Мэри Блантон стояла перед нею на коленях и обмахивала ее номером «Редбук».
— О боже мой, — с трудом выговорила Джун.
— Я ничего не знаю о том, каково быть беременной, но, Джуни, я уверена, что в такой период не рекомендуется полоть клумбы при жаре в тридцать шесть градусов.
Джун постаралась избавиться от растерянного выражения, которое — она это ощущала — было на ее лице. Теперь она почувствовала себя по-настоящему плохо.
— Я не знаю, что со мной случилось, — сказала она.
— Поднимайся, милочка. Давай я помогу тебе дойти до дома, чтобы ты укрылась хоть в какой-то тени. Тебе нельзя лежать здесь и поджариваться на солнце.
С помощью Мэри Джун кое-как дотащилась до дома и улеглась на кровать.
Мэри поспешила в крохотную кухоньку, включила все вентиляторы, достала из холодильника лед и вскоре появилась с большим запотевшим стаканом холодного чая.
— Ну вот, все уже хорошо. Лежи и попивай понемножку, пока к тебе не вернутся силы.
Джун потягивала чай, и от его прохлады ей стало заметно лучше.
— Ты в порядке? — участливо спросила Мэри.
— Да, уже все хорошо. Я так тебе благодарна, Мэри.
Мэри была самой прямолинейной и решительной из всех женщин, каких Джун когда-либо встречав. Она много лет проработала на военных заводах, пока ее муж Фил служил во флоте. Теперь он днем работал в радиомагазине, а по вечерам бесплатно учился в школе электроники по закону о льготах для военнослужащих.
— Ну, я не знаю, какой еще муж, кроме твоего, оставил бы девочку в полном одиночестве на столько времени, сколько ты тут сидишь. Такой красивой девочке, как ты, да еще в таком серьезном положении, нужно уделять особое внимание, а не бросать ее совершенно одну томиться в жестяной хижине.
— Эрл получил работу, которую должен выполнить. Он всегда выполняет свою работу. Такой уж он человек.
— Если ты так говоришь, Джуни... Только я никогда ни о чем таком не слышала. У нас, на Севере, так не поступают.
Мэри приехала сюда из далеких краев и не понимала здешних нравов.
— Я знаю, что он был героем, но ведь тогда же была война. Когда молодая жена вот-вот родит ребенка, мужчина должен быть дома.
Джун кивнула. А потом расплакалась.
Мэри сидела рядом с нею, обнимала ее за плечи и бормотала:
— Ну-ну, миленькая. Поплачь, поплачь, тревога и выйдет со слезами. Поплачь, не волнуйся.
В конце концов Джун подняла голову.
— Я так боюсь, — сказала она.
— За своего Эрла?
— Да. Но еще и за ребенка. Я чувствую его. С ним что-то не так. Я могу потерять их обоих.
Ни Эрл, ни Ди-Эй не отличались экспансивностью. Но та уверенность, которую они чувствовали, вооруженные подписанным и данным под присягой показанием преподобного Джабили Линкольна и его незаурядной храбростью, все же проявлялась в том, как они говорили, как ходили, как держали себя. Их люди понимали, что что-то случилось, что сделан какой-то решительный шаг, что игра близится к концу и победа уже близка. Это понимание наполняло всех надеждой и радостью, и даже утрата тяжелого автоматического оружия и пуленепробиваемых жилетов и расставание с шестью товарищами, казалось, никого не беспокоили; в общей атмосфере легкости и легкомыслия они покидали свой лагерь в армейских складах Ред-Ривер, грузились вместе со своим имуществом в машины, чтобы отправиться на новые квартиры — на птицеферму или, как они ее называли, цыплячье ранчо в Петтивью.
Еще больше всех забавляло то, что слова «цыплячье ранчо» были известным синонимом для публичного дома.
— Эй, мы едем на цыплячье ранчо. О-го-го-го-го!
— Медведь, а тебе мама позволяет ходить в такие места?
— Черт тебя возьми, малый, я вовсю топтал курочек, когда у тебя еще глаза не открывались!
— Щенок, тебе лучше всего сидеть у твоей мамки под юбкой. Я тебе вот что скажу: как соберешься туда, приходи ко мне, и я покажу тебе, как это делается.
— Да вы, парни, только языками трепать мастаки, а я говорю, что, когда дойдет до дела, ваши погремушки раздуются, как колесо в жаркий день. А я однажды в Мемфисе видел парня, и у него эта штука так стояла, что он даже молнию на ширинке не мог застегнуть. Так и шел с торчащей из штанов дурой. Но она у него была такая здоровая и сделалась аж синяя, поэтому никто и не подумал, что у парня торчит это самое. Все решили что это какая-то труба или что-то в таком роде.
