— Зачем вы показываете мне это? — спросил доктор; его лицо исказила гримаса, словно от настоящей физической боли.
— Знаете, сэр, — объяснил Карло, — я пошел в библиотеку и принялся изучать медицинские журналы. Я потратил на это три дня. Хоть убейте, но многое из того, что там напечатано, я не смог даже понять. Ну а вы написали изданную в тридцать седьмом году работу под названием «Некоторые типичные случаи эксцессивной дисциплины in situ domestico»[43]. Я прочитал ее. Вы, похоже, говорили как раз о подобных вещах.
— Да, именно о таких, — подтвердил доктор.
Он возглавлял отделение педиатрии в университете штата Оклахома, в городе Норман. Именно в его кабинете Карло сейчас и находился. Медик — его звали Дэвид Сандерс, он был человеком хорошо за сорок, с заметной лысиной, в очках с тонюсенькой оправой, — в упор посмотрел на Карло.
— Та работа не принесла мне ничего хорошего. Напротив, после нее буквально все начали надо мной смеяться. Любой человек имеет право бить своих детей, говорили мне. Пожалеть розгу — значит испортить ребенка. Утверждать, что ребенок имеет право не быть избиваемым, это невозможный радикализм. Я даже получил несколько писем, в которых меня обвиняли в принадлежности к коммунистам.
— Очень прискорбно это слышать.
— Так что я забросил это дело. Исследование было невероятно тяжелым, угнетающим, и никто не захотел выслушать мои выводы. Поэтому я оставил тему.
— Я вижу, что вас наградили Серебряной Звездой, — сказал Карло. — Вон она, на стене. Значит, вы не можете быть трусом.
Медаль висела рядом с дипломами и другими знаками профессионального отличия, фотографиями пухлых улыбающихся младенцев и полками с множеством книг.
— Это было на войне. Там все по-другому.
— И все же если кто-нибудь и может мне помочь, то это вы.
— Вы многого хотите, офицер Хендерсон.
Сандерс глубоко вздохнул и всмотрелся в фотографии.
Их было восемь. Голый юноша на мраморном секционном столе в морге, сфотографированный с различных точек. След от веревки выделялся мертвенно-белой полосой; шея была вытянута и странно, неправильно изогнута, неопровержимо свидетельствуя, что произошла смерть от удушья в результате повешения. Но это было только частью всего.
— Ушибы, — напомнил Карло.
— Да. Этого парнишку избивали, избивали многократно, тяжелым ремнем или поясом. У него тканевые шрамы второй степени по всей спине, ягодицам и верхней части бедер. Его избивали без всякого смысла и причины. Почти ежедневно, уж наверняка еженедельно, и никого это не тревожило, никто не вмешивался.
— Но его, вероятно, еще и пытали. Эти пятна на груди — по-моему, они больше всего похожи на ожоги от сигареты.
— О, я думаю, его мучитель вполне удовлетворялся избиениями. Ожоги сигаретами он, скорее всего, причинил себе сам. Когда я изучал эти вопросы, мне много раз приходилось встречаться с подобными вещами.
— Я что-то не въезжаю. С какой стати ему творить такое над собой? Зачем ему могла понадобиться дополнительная боль?
— Жертва приходит к убеждению, что так или иначе, но во всем виноват он сам. Вся проблема в нем самом. Он ни на что не годится. Он слишком слаб, глуп, жалок. Если бы только он ушел, все пришло бы в порядок. И вот он считает себя виновным и приговаривает себя к дополнительным пыткам. Он изобретает малозаметные, но жестокие, едва переносимые ритуалы для того, чтобы наказывать самого себя. Он обвиняет в преступлении себя, а не того человека, который истязает его. Это неплохо предсказуемая патология. Суля по удлинению шеи, он в конце концов покончил со всем этим?
— Да, сэр, — подтвердил Карло. — Это случилось еще в сороковом году.
Доктор перевернул одну из фотографий. На обороте стоял большой штамп: «4 октября 1940, Управление прокурора округа Полк».
— Что ж, по крайней мере, он перестал страдать от боли.
— И что, большинство из них кончают с собой?
— В этом нет ничего необыкновенного, если судить по моим предварительным данным. Вы хотите знать, что происходит с остальными? Что ж, идите в любую тюрьму, задайте правильные вопросы, и вы все узнаете. Ребенок растет с почти непрерывным ощущением сильной боли, и в известном возрасте он приходит к убеждению, что боль — нормальное состояние мира. Он чувствует, что тоже имеет право причинять ее. Анализируя результаты моего небольшого исследования, я сделал пугающий вывод: самых жестоких наших преступников нещадно избивали, когда они были детьми. Они просто применили уроки, полученные в детстве, к остальному миру.
