— Понятно. И позвольте мне задать вам еще один, последний вопрос. Насчет брата Эрла. У Эрла был брат по имени Бобби Ли. Он покончил с собой, повесился, если я не ошибаюсь, в сороковом году. Вы, вероятно, в сороковом еще не ушли на войну. Возможно, вы были тогда здесь.
Глаза Сэма Винсента за стеклами очков беспокойно забегали. Карло был уверен, что волнение собеседника связано с его вопросом.
— А что вы хотите раскопать здесь? Бедняга Бобби Ли. Это никак ни с чем не связано. Дело давно закончено и закрыто.
— Понятно.
— Черт возьми, Эрл в то время служил где-то в Корпусе морской пехоты. Это не может иметь большого значения.
— Вы знали Эрла?
— Я знал их обоих. Эрл учился в школе на два класса старше меня, а Бобби Ли был моложе меня на десять лет. Я был тем самым следователем, который занимался смертью Бобби Ли. Я был там, когда его вынули из петли. Я писал рапорт. Ты хочешь увидеть его?
— Пожалуй.
— Бетти! — позвал Сэм.
— Ее зовут Рут, и вы отпустили ее до вечера.
— Будь она проклята. Впрочем, не думаю, что от нее был бы какой-нибудь толк. Подожди здесь.
Помощник окружного прокурора вышел за дверь, а Карло остался сидеть в комнате, вдыхая воздух, в котором не осталось ни капли кислорода. Он чувствовал, что у него начала болеть голова, и слышал, как Сэм сдвигает тяжелые ящики и громко богохульствует.
Наконец хозяин кабинета вернулся.
— Вот то, что мы искали.
Он передал Карло папку, и тот ознакомился с ее содержимым. Все оказалось очень просто и ясно: 5 октября 1940 года в отдел пожарной охраны позвонила миссис Суэггер, и грузовик с людьми очень быстро прибыл на место. Пожарники нашли ее рыдающей в сарае, под ногами своего сына, который повесился там, перебросив веревку через потолочную балку. Потом приехал Сэм и распорядился снять труп. Разыскали шерифа, который совершал патрульный объезд в дальней части округа, шериф приехал и взял на себя руководство ходом событий. Сэм провел необходимое дознание, постаравшись сделать это как можно короче и тактичнее, и распорядился, чтобы тело мальчика было доставлено в морг. Днем позже мальчик был похоронен без всяких церемоний, и шериф никогда больше не говорил о своем сыне и его смерти. Судья графства объявил смерть самоубийством.
— Вскрытия не было? — спросил Карло.
— Что? — удивился Сэм.
— Вы не проводили вскрытие трупа?
— Сынок, все было ясно и понятно.
— Ну, сэр, я учился на полицейского в Талсе, под присмотром главного инспектора-детектива по имени О'Нейл, и если бы я закрыл дело о самоубийстве без вскрытия трупа, он бы меня...
— Хендерсон, ты очень похож на всех современных детей. Вы считаете каждый проклятый смертный случай результатом преступления. Моя работа как раз и заключается в том, чтобы выступать представителем властей штата в подобных трагических случаях, и поверь мне, в тот раз не было никаких признаков, которые говорили бы о том, что вскрытие нужно провести. Я вовсе не был тогда зеленым новичком. Я служу помощником окружного прокурора с тридцать пятого года. Я уже успел насмотреться на целую жизнь нищеты и страданий, боли и смертей. Поэтому я смог принять такое решение.
— Но оно было незаконно?
— А ты упрямый сукин сын, не так ли?
— Я горжусь моей детективной работой, сэр. Я полагаю, что имею призвание к ней.
— Ладно. Ты веришь в общественный порядок?
— Конечно, верю. Больше, чем во все другое.
— А теперь послушай меня. Закон и порядок. Закон и порядок, понимаешь? Здесь все понятно и легко. Но позволь мне задать тебе еще один вопрос. Ты веришь в закон или порядок? Здесь все не так однозначно.
Карло задумался. Он очень жалел, что у него не хватает ума, чтобы сыграть на равных с этим хитрецом.
— Мне кажется, это то же самое, — проговорил он после долгой паузы.
— Возможно, по большей части. А возможно, и нет. И если тебе придется выбирать, что ты выберешь?
— Я не понимаю, как одно может мешать другому.
— Иногда приходится поступиться законом, чтобы сохранить порядок. Иногда порядок бывает важнее, в смысле, иногда становится известно нечто такое, что может повредить порядку. Это может изменить отношение людей к очень важным вещам. Они должны доверять человеку со значком. Он считается для них образцом, неким критерием моральных ценностей. Если он имеет слабости и эти слабости становятся достоянием общественности... Только Бог может знать, куда такое способно завести. Сначала сомнения, затем хаос, затем анархия. Здание не может быть крепче, чем самая хилая его опора. Поэтому иногда видишь: ты столкнулся с чем-то таким, с чем не можешь справиться. Ты спускаешь дело на тормозах, ты смягчаешь острые углы, ты делаешь то и это, поскольку идея о представителе закона как о воплощении чести и достоинства, храбрости и благопристойности намного важнее, чем личность отдельно взятого представителя закона. Ты меня понимаешь?
