Я почти услышала, как у нее под черепной коробкой шуршат мозги.
— Потом, кажется, Купцова вышла…
— Ты видела, как она вернулась?
— Нет… не помню, я вскоре отправилась в душ…
— И долго ты там была?
— Минут десять, двадцать… я время не засекала, просто подумала, что надо принять контрастный душ, чтобы взбодриться.
— Когда ты вышла из комнаты отдыха, Лужина осталась там?
— Да не помню я, Тань.
— Ты не пригласила ее с собой в душ?
— Она, кажется, собиралась в сауну.
— Значит, она осталась одна после того, как ты вышла?
— Не помню, мы ж датые все были…
— Ты не заметила, кто в сауне был в часах?
— Верещагин, он их почти никогда не снимает… Кажется, Беркутов, больше не помню.
— Ну ладно, я пошла, если что вспомнишь — позвони.
Двери лифта захлопнулись почти перед моим носом. Я не стала ждать, пока он вернется, и отправилась пешком. Проходя мимо почтовых ящиков, я автоматически бросила взгляд на свой. К моему великому удивлению, три аккуратных дырочки в нем не сквозили черной пустотой. «Наверное, очередная агитка», — подумала я.
В «дождливый» сезон выборов их пачками кладут в почтовые ящики. Это всегда напоминало мне кадры военной кинохроники, когда самолет, прорвавшись сквозь вражеский артобстрел, сбрасывает на головы граждан тонны печатного груза, имеющего целью взбудоражить умы и души горячими призывами к борьбе и сопротивлению.
Я уже занесла ногу на следующую ступеньку, но что-то заставило меня вернуться. Я открыла ящик и достала обычный почтовый конверт, на котором не было ни штемпеля, ни фамилии, ни адреса. Он был тщательно заклеен. Повертев конверт в руках, я сунула его в карман и продолжила путь.
Сбросив куртку и надев тапочки, я прошла в комнату, где оставила Гришу. Он встретил меня тем же завидно-мирным похрапыванием, которым и проводил. Войдя в спальню, я нащупала выключатель. Конверт я еще в прихожей извлекла из «харлейки» и теперь, сидя на кровати, осторожно надрывала его по краю.
Наконец в моих руках оказался лист бумаги стандартного формата, на который были наклеены разнокалиберные буквы, вырезанные из газеты. Текст послания, составленный из этих букв, гласил:
«Если тебе дорога жизнь, брось заниматься этим делом». Я раз пять пробежала глазами это лаконичное угрожающее послание. «Прямо как в кино, — подумала я, — что-то новенькое!»
Целый день я моталась по своим одноклассникам, их приятелям и подружкам. Когда я, решив отправиться к Говорковой, спускалась по лестнице, ящик был пуст. У меня отличная память, да и наблюдательная способность — на высоте. Значит, конверт положили в ящик, когда я навещала Лидку.
Что ж, убийца не дремлет и пристально следит за мной, может быть, я даже сегодня с ним общалась. Скорее всего так и было. А с кем я сегодня встречалась?
Верещагин, Ерикова, Купцова, Абрамов, Говоркова… да, чуть не забыла, еще Яков Григорьевич — коммерческий директор Грушина. Из них три женщины. Человек, приславший эту записку, или чересчур наивен и самонадеян, или просто не знает, с кем имеет дело. В одном он мне помог: теперь я с большой долей вероятности могу исключить из числа подозреваемых Говоркову.
И все-таки это послание встревожило меня. Я достала из шкафа «домашний» комплект гадальных костей и толковник, прошла на кухню и села за стол. Я размышляла, насколько серьезно это предупреждение. И для того, чтобы прояснить ситуацию, решила воспользоваться костями.
«Смогу ли я без особого ущерба для себя выпутаться из этой ситуации?» — именно так я сформулировала вопрос, прежде чем кости покатились по пластиковой поверхности стола. Ответ был таким: 4+28+25. Открыв книгу, я быстро отыскала толкование: «В принципе нет ничего невозможного для человека с интеллектом».
С интеллектом у меня было все в порядке. Но тайный смысл толкования прямо подталкивал меня к дальнейшим действиям. Кости определенно намекали на то, что нельзя сидеть сложа руки.
* * *
Воскресное утро началось затемно. Из сладостного утреннего сна меня вывел грохот, раздавшийся в туалете. Первой моей мыслью было, что на меня совершено покушение и взорвана входная дверь. Но потом я вспомнила про Гришку. Накинув на себя халат, я выбежала в прихожую. Дверь в туалет и в ванну была распахнута. На полу в ванной валялся эмалированный таз. Григорий стоял в туалете над унитазом, низко опустив голову: опершись одной рукой о стену, другой — поддерживая свое хозяйство, пытался направить струю в нужном направлении.
