Они с Терезой старели. С октября 1774 года Жан-Жак перестал приглашать к обеду редких знакомых — из-за «груза лет». Тереза страдала ревматизмом, приливами, головными болями, ей стало тяжело взбираться на шестой этаж. Нужно было нанимать служанку, но он мог выплачивать ей лишь скудное жалованье, да и характер у Терезы был нелегкий. Начиная с августа 1776 года за 14 месяцев у нее сменилось 11 помощниц; случалось, что на несколько недель она вообще оставалась без помощи.
В феврале 1777 года Руссо передал разным лицам записки, в которых описал свое положение и просил тех, «кто ведает нашими судьбами», найти им с Терезой прибежище по их скудным доходам. Его зрение слабело, руки дрожали — в августе пришлось отказаться от переписывания нот и как-то обходиться 1400 франками. Он никому не верил, терял свои бумаги и думал, что их у него крадут. Лучше было бы перебраться в провинцию, потому что в Париже жизнь была слишком дорогой. Чтобы ни у кого не вызывать возмущения, он согласен был посещать мессу, поменять имя — всё что угодно.
В сумерках своей жизни Жан-Жаку довелось увидеть, как весь Париж содрогался от восторга по поводу возвращения Вольтера — после двадцати восьми лет отсутствия. Самому знаменитому литератору своего времени, защитнику «каласов» курили фимиам, как божеству. Это казалось справедливым. Руссо же в это время в одиночестве вклеивал образцы растений в свои гербарии.
Руссо хотел еще раз, прежде чем умереть, прочувствовать самые светлые моменты своей жизни. 12 апреля 1778 года он сел за стол, чтобы набросать свои последние в жизни строки: «Сегодня, в Вербное воскресенье, исполнилось ровно пятьдесят лет со дня моего первого знакомства с мадам де Варан. Ей было двадцать восемь лет — она родилась вместе с веком. Мне еще не было семнадцати… Не проходит дня, чтобы я не вспомнил с радостью и нежностью то единственное и короткое время моей жизни, когда я в полной мере был собой, без всякого вмешательства и препятствий, когда я мог сказать, что действительно живу…» По словам Руссо, всю жизнь он был именно тем человеком, каким сделала его эта женщина, которую он называл Матушкой, — как если бы она действительно была его матерью. Ведь она так и говорила ему, посылая его в Турин: «Когда ты будешь взрослым, ты вспомнишь обо мне». И вот в конце жизни он вспоминал только о ней.
15 мая Мульту постучался к нему в дверь в сопровождении своего сына Пьера. Жан-Жак передал ему рукописи своей «Исповеди» и «Диалогов» и заставил молодого Пьера пообещать, что он заменит своего отца, если тот не успеет выполнить распоряжения Руссо. Больше они не увидятся.
Уставший от жизни философ колебался в выборе своего последнего пристанища. Лебег де Прель, доктор Терезы, посоветовал ему согласиться на предложение маркиза де Жирардена, который был готов принять его в Эрменонвиле. Жан-Жак был знаком с ним с 1774 года, когда тот сделал ему заказ на переписывание нот. Маркиз был его верным последователем и, влюбленный в «Эмиля», растил своих детей в суровых условиях, брал их в далекие прогулки и даже заставлял их «отрабатывать» свой завтрак, карабкаясь за ним на верхушку «призового шеста», как это бывает на народных гуляньях.
20 мая, никому ничего не сказав, Жан-Жак отправился «на разведку» местности. С первого же взгляда она очень ему понравилась. Маркиз обещал выстроить ему маленький домик, а пока ему предназначался небольшой павильон рядом с замком. 26-го числа туда явилась и Тереза. В телеге, которую она привезла с собой, были кое-какая мебель и хозяйственные принадлежности. Жан-Жак выбежал ей навстречу и расцеловал ее: он был счастлив вновь видеть ту, которая в течение тридцати лет следовала за ним из одного изгнания в другое.
В Эрменонвиле Руссо вел размеренный образ жизни. Он любил разговаривать с крестьянами и с сельским кюре, но более всего — исследовать местность. Встав вместе с солнцем, он насыпал зерен для птиц на подоконники, завтракал с Терезой и уходил. Иногда он забывал о времени — тогда преданная женщина шла его искать, и они вместе возвращались обедать. После обеда Руссо вновь уходил, опираясь на длинную палку, обутый в грубые башмаки; его сопровождал второй сын маркиза, мальчик двенадцати лет, очень привязавшийся к нему, — Жан-Жак называл его «мой маленький гувернер». Вечерами Руссо музицировал с хозяевами. Когда солнце начинало садиться, он любил прогуляться по пруду в лодке вместе с хозяйским семейством. Ему так нравилось грести, что семья Жирарден ласково называла его «наш пресноводный адмирал». Через несколько дней по приезде ему устроили очаровательный сюрприз: музыканты, спрятавшись в роще на Тополином острове, исполнили его любимые мелодии из
