— Вы прямо из наших мест? Как поживает мамаша? — спрашивал он с фамильярностью, которая в другое время покоробила бы Кристофа, но здесь, в этом чужом городе, показалась ему даже приятной.
— Но, позвольте, ведь мне сейчас сказали, — недоверчиво заметил Кристоф, — что никакого господина Кона здесь вообще нет?
— Господина Кона действительно здесь нет, — со смехом подтвердил Сильвен Кон. — Я больше не Кон. Меня зовут Гамильтоном, — Виноват! — вдруг прервал он сам себя и побежал пожать руку проходившей мимо даме, состроив при этом самую любезную улыбку.
Он тут же вернулся и объяснил, что это писательница, прославившаяся жгуче-сладострастными романами. У современной Сафо были пышные формы и огненно-рыжие волосы, обрамлявшие веселое накрашенное лицо; грудь была украшена орденом на фиолетовой ленточке. Она говорила претенциозно, мужским голосом, с акцентом Франш-Контэ.
Кон возобновил свои расспросы. Он осведомился о всех земляках, интересовался, кокетничая своей памятью, что сталось с таким-то или таким-то. Кристоф позабыл про свою былую антипатию; он уже чувствовал признательность и отвечал сердечно, приводил массу подробностей, совершенно неинтересных Кону (пока тот снова не прервал его).
— Виноват! — прервал он разговор и побежал здороваться с другой посетительницей.
— Что это? — удивился Кристоф. — Неужели во Франции пишут одни только женщины?
Кон расхохотался и фатовато ответил:
— Франция — женщина, дорогой мой. Если хотите преуспеть, намотайте себе это на ус.
Но Кристоф не слушал его и продолжал свое. Чтобы как-нибудь положить конец его излияниям, Кон спросил:
— Но как вы сюда попали, черт возьми?
«Так и есть! — подумал Кристоф. — Он ничего не знает. Оттого-то он так и любезен. Все изменится, когда я ему скажу».
Он счел делом чести сообщить обо всем, что могло скомпрометировать его: о драке с солдатами, о возбужденном против него судебном преследовании и о бегстве из Германии.
Кон покатился со смеху.
— Браво! — кричал он. — Браво! Презабавная история!
Он с жаром пожал Кристофу руку. Его приводило в восторг любое посрамление властей. Рассказ же Кристофа особенно позабавил его, поскольку он знал героев этой истории; ему наглядно представился весь ее комизм.
— Послушайте, — продолжал он. — Уже первый час. Сделайте мне удовольствие… позавтракаем вместе.
Кристоф с благодарностью принял предложение. Он подумал: «Действительно, он славный малый. Как я ошибался!»
Они вышли вместе. По дороге Кристоф отважился изложить свою просьбу.
— Вы сами видите, в каком я положении. Я приехал сюда искать работы, уроков музыки, пока меня еще не знают. Могли бы вы порекомендовать меня?
— Еще бы! — воскликнул Кон. — Сколько угодно. Я всех здесь знаю. Весь к вашим услугам.
Он был счастлив щегольнуть своим влиянием.
Кристоф рассыпался в благодарностях. Огромная тяжесть свалилась с его плеч.
За столом он набросился на пищу с аппетитом человека, голодавшего уже третьи сутки. Он повязал салфетку вокруг шеи и ел с ножа. Прожорливость его и мужицкие манеры шокировали Кона-Гамильтона. А пожалуй, еще больше задевало равнодушие Кристофа к его бахвальству. Кон намеревался ослепить молодого человека рассказами о своих блестящих знакомствах, об умопомрачительном успехе у женщин. Но зря он старался — Кристоф не слушал, бесцеремонно перебивал. Язык у него развязался, он чувствовал себя слишком непринужденно. Сердце его было переполнено благодарностью, и он совсем замучил Кона, простодушно поверяя ему свои планы на будущее. Особенно раздражала Кона манера Кристофа тянуться к нему через стол и с чувством пожимать ему руку. И уже в совершенную ярость его привело предложение Кристофа чокнуться по немецкому обычаю и выпить сентиментальный тост за земляков и за «Vater Rhein»[47]. Кон с ужасом ожидал, что Кристоф, чего доброго, еще запоет. Соседи иронически поглядывали на них. Сославшись на неотложные дела, Кон извинился и встал. Но Кристоф уцепился за него: он хотел знать, когда он может получить рекомендацию, пойти к кому-нибудь, начать уроки.
— Я займусь этим. Сегодня же. Сегодня же вечером, — пообещал Кон. — Даже сейчас. Можете быть спокойны.
