Прогнав епископа, отрекшись от католицизма, они, наконец, достигли полной независимости. Но вместе со свободой восторжествовала анархия. Пришлось снова призвать Кальвина.
Post tenebras – lux! Порядок был водворен. На месте прежней неурядицы – стройная государственная и церковная организация; сильная светская власть, еще более могущественная церковь. И та, и другая служили одной цели – сохранению чистоты учения и воспитанию граждан в духе этого учения. Реформатор выполнил свою задачу блестяще. Но в этой новой преобразованной Женеве никто, конечно, не узнал бы прежнего свободного, оживленного города.
Перед нами точно Флоренция в период господства в ней Савонаролы, Венеция с ее “советом десяти”, “мостом вздохов”, тайными доносами и казнями, пред нами какое-то новое теократически-олигархическое государство с драконовскими законами, где гражданин, накануне проливавший кровь в защиту своих прав, имеет только одну свободу, одно право – молиться и работать.
Один из восторженных почитателей Кальвина, Генри, вынужден заметить, что законы, данные им Женеве, “были писаны кровью и огнем”. И, конечно, это далеко не преувеличение.
Подобно тому, как в проповеднике Кальвин видел “мстителя” за нарушение слова Божия, так и в носителях светской власти он видел главным образом карателей человеческих проступков. Человек по природе склонен ко злу и возмущению, поэтому над ним должна всегда тяготеть сдерживающая узда. Власть, истинно угодная Богу, непременно строга – ей должны быть чужды сострадание, милосердие и другие человеческие слабости. По мнению Кальвина, осуждение невиновного гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного. Совершенно ошибочно представление, будто светская власть должна карать лишь преступления против граждан – убийство, воровство или другие посягательства на права их, – и оставлять безнаказанными безнравственность, пьянство и оскорбления имени Божия.
При таких теориях система наказаний, конечно, не могла отличаться мягкостью. Смертная казнь определяется за преступления самого различного свойства, совершенно в духе Ветхого завета. Смерть богохульнику, смерть тому, кто захочет подорвать существующий строй государства, смерть сыну, который проклянет или ударит отца, смерть нарушителям супружеской верности, смерть еретикам – вот статьи, которыми усеяны ордонансы Кальвина.
Проповедь Кальвина не упала на бесплодную почву. Вряд ли можно найти, даже в те времена, другое государство, где при таком небольшом населении и в такой срок совершено было так много казней: 58 смертных приговоров и 76 декретов об изгнании в сравнительно мирное время, каким был первый период деятельности Кальвина в Женеве (1542 – 1546 годы), лучше всего показывают, как охотно женевские власти пользовались своим правом. Но еще ужаснее была та жестокость, которой отличалось само судопроизводство. Пытка была необходимой принадлежностью всякого допроса – обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавался в возводимом на него, подчас совершенно мнимом, преступлении. Детей заставляли свидетельствовать против родителей. Иногда простого подозрения достаточно было не только для ареста, но и для осуждения: в числе 76 человек, осужденных на изгнание, 27 были осуждены только по одному подозрению. Человеческая жизнь потеряла всякую цену в Женеве. Особенно ужасно было обращение с мнимыми распространителями чумы. В эту эпоху чума свирепствовала в Европе и несколько раз посетила и Женеву. Как всегда, распространение ее невежество приписывало проискам злонамеренных людей, отравителей. Но нигде эти слухи не имели таких ужасных последствий, как в Женеве. Достаточно было одного подозрения, чтобы подвергнуть такого мнимого отравителя строжайшему допросу со всеми его атрибутами. В начале 1545 года число этих несчастных, обвиняемых в “колдовстве, в союзе с дьяволом, в распространении заразы”, так возросло, что все темницы были ими переполнены, и тюремный смотритель докладывал совету, что не может больше принимать арестантов. Обращение с ними было истинно варварским. Прежние приемы пытки казались слишком слабыми, власти обнаруживали в этом отношении чисто адскую изобретательность. Часто несчастные умирали под пыткою, продолжая утверждать свою невиновность; другие в отчаянии сами лишали себя жизни “по внушению сатаны”, как гласят протоколы. В промежуток времени от 17 февраля до 15 мая 1545 года таких “отравителей” погибло 34 от самых возмутительных способов казни.
