Жан Антуан Кондорсе (1743-1794). Его жизнь и научно – политическая деятельность - страница 25

Но добрая женщина думала только о том, как спасти превосходного человека; мысль, что Кондорсе уйдет без ее ведома и погибнет, преследовала ее. В роковой день Кондорсе в своем обыкновенном костюме сошел вниз; это показалось подозрительным Вернэ; стоя на лестнице, она не спускала с него глаз. Желая отвлечь как-нибудь ее внимание, Кондорсе затеял длинный разговор с одним из жильцов, но, взглянув на нее украдкой, он заметил в лице ее твердое желание не уходить; тогда, делать нечего, он решился в первый и последний раз обмануть свою благодетельницу, опустил руку в карман и сказал: «Я забыл наверху свою табакерку». Повинуясь привычке услуживать Кондорсе, г-жа Вернэ побежала наверх за табакеркой. Воспользовавшись этой минутой, Кондорсе бросился на улицу. Привратница, привыкшая беречь Кондорсе, отчаянно вскрикнула; услышав ее крик, Вернэ поняла, что все ее неусыпные девятимесячные хлопоты пропали даром, и упала в обморок. Кондорсе в первую минуту, оказавшись за порогом дома Вернэ, почувствовал облегчение и подумал: «Ну, теперь она спасена». Не зная, что госпожа Вернэ лишилась чувств, он пробежал всю улицу Сервандони, боясь погони. На углу улицы Кондорсе встретил двоюродного брата Вернэ, который, сообразив, в чем дело, с участием заметил ему: «Ваш костюм выдает вас, вы совсем не знаете дороги, вас каждую минуту могут схватить; позвольте мне, по крайней мере, проводить вас за город».

Эта во всякое другое время обыкновенная любезность в mom момент была проявлением большого мужества, великодушия, даже отчаянной храбрости. Опасно было провожать Кондорсе в ясный день по многолюдным улицам, мимо тюрем, из которых заключенные выходили только на эшафот, и на каждом шагу читать объявления, что все оказывающие помощь осужденным подлежат смертной казни! Опасность увеличивалась еще оттого, что Кондорсе не мог ходить скоро; его ноги всегда были слабы, а в последние девять месяцев он вообще отвык от ходьбы. В три часа усталые беглецы были за городской заставой, и родственник Вернэ оставил Кондорсе у ворот красивого сельского домика, принадлежавшего людям, которым Кондорсе помогал непрерывно целых двадцать лет. Г-жа Сюор и ее муж, хозяева этого дома, холодно встретили своего благодетеля и не соглашались принять его к себе в дом ранее десяти часов вечера; они обещали ему, впрочем, что калитка будет отперта в это время, пока же посоветовали укрыться в каменоломнях Кламара и, чтобы ему там не было скучно, предложили оды Горация.

Кондорсе машинально взял красиво переплетенный томик Горация и пошел с твердым намерением больше назад не возвращаться. На другой день г-жа Вернэ с удрученным сердцем обыскала все окрестности этого места, но следов Кондорсе не нашла. Она внимательно осмотрела калитку, на которую ей указал ее родственник; перед калиткою лежала куча мусора; было видно, что она не отворялась.

Боясь быть узнанным, Кондорсе оставил большую дорогу и забрался в Медонский лес, но там не было еще никакой тени, листья на деревьях только что развернулись, его легко могли найти. Он шел дальше и блуждал до тех пор, пока в силах был выносить свой голод; наконец он решился зайти в Кламар, деревню, находившуюся у опушки леса, чтобы купить себе табаку. В первом попавшемся кабачке он заказал себе яичницу и на вопрос слуги, из скольких яиц, сказал – из двенадцати; он желал, чтобы его приняли за рабочего, но не имел истинного понятия о нравах последних. В то смутное время, когда подозрением была пропитана вся атмосфера, дюжина яиц произвела сильное впечатление: все обратили внимание на Кондорсе, заметили его беспокойный, рассеянный вид, его длинную бороду с проседью, странную одежду и отказались признать его за простого рабочего. На него посыпались вопросы, кто он. «Вы – не рабочий, – говорили они, – у вас такие белые, нежные руки». Он назвался слугою. Но каменщик, член революционного комитета, заметил ему: «А я так думаю, что вы из тех, которые сами имеют слуг… Где ваши бумаги?» Кондорсе сказал, что не имеет при себе бумаг. Каменщик вызвал жандарма, чтоб доставить Кондорсе в революционный комитет. Кондорсе не сопротивлялся, но вынул из кармана изящное портмоне, желая заплатить хозяйке; это портмоне подтвердило подозрение, что называвший себя слугой и рабочим – не кто иной, как аристократ. Он попросил разменять золотую монету и положил на стол носовой платок, тонкость которого послужила новой уликой; не упустили из вида также томик Горация в зеленом сафьянном переплете с золотым обрезом. Очевидно это был