До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Мой парижский адрес всегда действителен, где бы я ни был.
Ваш Г. Адамович
P. S. Не совсем с Вами согласен насчет просветления и всяческих духовных благ в результате долгой болезни. М. б., это и так, хотя бы отчасти. Но я привязан к жизни и в другом. Помните у Мандельштама:
Он исповедоваться хочет,
Но согрешить сперва
[200].
И вообще, если «просветление» возникает только от неспособности больше «грешить», то ему невелика цена. Надо бы, чтобы оно возникло не на одре болезни, а в полном расцвете сил и развлечений.
7, rue Fred<еric> Bastiat Paris 8 29 ноября 1964
Дорогой Игорь Владимирович Получил сегодня Ваше письмо — или, вернее, письма (2) и доллары. Я потрясен и тронут, правда. Зачем Вы мне прислали этот чек?! Возвращать подарки нельзя, я его принимаю, — но зачем? Спасибо, дорогой Игорь Владимирович, но ради Бога (и моего спокойствия, которое доктора считают необходимым), никогда ничего больше мне не присылайте, — по крайней мере, до того дня, как у Вас на счету будет миллион.
Читал с большим удовольствием Вас в «Нов<ом> журнале»[201] и рад был упоминанию о Вас в конце статьи Вейдле[202]. В первом Вашем стихотворении (самый размер) Чиннов как будто вспомнил Мандельштама, но остался собой и к концу поставил свои инициалы, — как писал Т. Готье о Бодлере. А второе — совсем прелестно. Все четыре стихотворения связаны темой, т. е. все — вариация на ту же тему, и все — очень Ваши. Много ли Вы вообще пишете — и только ли стихи?
Крепко жму руку, спасибо еще раз за дружбу. Кланяйтесь, пожалуйста, проф<ессору> Штаммлеру.
Ваш Г. Адамович
Paris 8
7, rue Fred<еric> Bastiat
11 февр<аля> 1965
Дорогой Игорь Владимирович
Спасибо большое за письмо и за то, что не забываете. Но в ответ — множество возражений.
Я еще не «поправился», «победы над болезнями» не одержал. Я далеко еще не тот, каким был до припадка. А буду ли когда-нибудь — неизвестно.
«Возд<ушные> пути». Вы меня упрекаете (или вроде того), что я много не дал из своего «архива»[203]. Никакого архива у меня нет и никогда не было. Не думайте, что я этим хвастаюсь: нет, это плохо, это все из-за лени и бестолковости. Надо иметь архив, папки с рукописями и все прочее. Но у меня ничего такого нет. Все ненаписанное — в голове, а голова дырявая.
Мне будто бы «легко пишется». Когда-то было легко. Теперь стало трудно, — и не от болезни трудно, а от отвращения к каждой кое-как написанной фразе, от желания дописаться до чего-то окончательного (коего нет в природе или, вернее, в моих возможностях). Даже сочиняя чепуху для газеты, я пишу много труднее, чем прежде. Но тут, пожалуй, причиной болезнь.
Кстати, «В<оздушных> путей» я не получил. Надеюсь, Гринберг пришлет. Слышал стороной, что там стихи Вейдле[204], — что меня удивило. Не знаю, есть ли там Вы[205].
В Париж я вернулся на днях, еще никого не видел. Да и кого видеть? Гингер болен, в больнице уже давно — что-то мало ясное, но, кажется, серьезное[206].
Как Вы живете, дорогой Игорь Владимирович? Пожалуйста, не считайте меня здоровым, т. е. не нуждающимся в письмах и их не заслуживающим. Мне, между прочим, пишет лирические письма Трубецкой и жалуется на недостаток внимания с Вашей стороны. Но это — между нами (как и то, что он довольно надоедлив). До свидания. Желаю успехов, денег, благополучия и любви. Мне пора бы перестать о ней думать, но я все не могу примириться, что на свете есть только «покой и воля»[207].
Ваш Г. Адамович
Paris 8
7, rue Frеd<еric> Bastiat
26 апреля 1965
Дорогой Игорь Владимирович!
Спасибо за письмо. Я всегда рад получить от Вас «весточку». Читал Ваши стихи в «Н<овом> ж<урнале>», «Возд<ушных> путях» и «Мостах»[208] — и, читая, думал, что Вы сейчас единственный в нашей поэзии мастер, «мэтр». Жалко только то, что вокруг Вас — американцы, а не русская молодежь. (Но какое дикое название в «В<оздушных> путях» — «Вопросы литературы»: отдел, где Ваши стихи. Какие вопросы?) Иваск, которого я очень люблю, но во многом с ним расхожусь, сегодня прислал мне письмо с восторгами о Бродском.
Книгу Бродского я только перелистал еще, т. е. твердого мнения у меня нет: кажется, это в самом деле большой и настоящий талант. Но поучиться у Вас ему бы неплохо. Пожалуй, Кленовский тоже «мэтр». Но какой-то мертвенный, вроде усовершенствованного Маковского и, значит, не в счет. А больше никого нет. «Иных уж нет, а те далече»
