Лодкин пожал плечами. Я выбежал из гостиницы.
Был воскресный вечер, набережная наполнялась народом. Все были спокойны и веселы, один только я носился как бегленый из конца в конец, туда и обратно, от гостиницы до морского вокзала, по всем шашлычным, чебуречным, бульонным, пирожковым. Ирины нигде не было. Отчаяние охватывало меня.
Вдруг я увидел ее. Она сидела на гальке под парапетом. Она сидела одна, пляж был пустынен на всем протяжении, и перед ней было только неспокойное древнее море и чайки, она сидела там, как Ифигения в Авлиде.
«Как я мог так поступить с ней? Какой я скот! Почему я не смог понять ее? Почему я так ее унизил? Как я мог?» — думал я, проносясь над парапетом, над пляжем, кружа над ней и снижаясь.
— Миша, как вы могли? — тихо сказала она таким голосом, что у меня останЬвился в организме ток крови.
— Можете ли вы меня простить? — спросил я.
— О чем разговор? — сказала она, вставая. — Пойдемте гулять. Мне здесь нравится. Здесь чудесно. Какой вы чуткий…
Знаете, может быть, я излишне откровенничаю, но волосы у нее в этот момент развевались под ветром, глаза ее сияли, блестели зубы; готов поклясться, что она была счастлива в этот момент нашей встречи.
Мы поднялись на набережную и тихо пошли по ней. Я позволил себе взять ее под руку. Локтем она чуть прижала к себе мою руку.
По набережной шли изысканно элегантные греческие моряки, они вели за руки робких турецких туристов, напуганных воскресным шумом этого города.
Солнце все норовило сесть за гору, но каждый раз подскакивало, накалываясь на кипарисы. Наконец — бочком, бочком — оно закатилось, и сразу вспыхнули все огни огромного «Герострата» и всех судов помельче, и на башенных кранах, и на столбах, и витринах, и в открытых кафе загорелись лампионы.
Вскоре мы встретили моего родственника, второго мужа тети Ани. Я познакомил его с Ириной, и мы остановились возле парапета.
Старичок этот одобрительно подмигивал мне, а потом шепнул на ухо:
— А как же Сонечка? А, Миша?
— Соня оказалась непринципиальным человеком, — шепнул я в ответ.
Старичок удовлетворенно кивнул, полуотвернулся и, глядя на нас, быстро заработал ножницами. Через минуту он протянул нам наши профили.
— По полтинничку с носа, — сказал он, — итого рублик. Желаю счастья.
Море раскачивалось все сильнее, на верхушках волн вспыхивали багровые полосы и гасли, быстро стемнело, и из темной глубины стихии доносилось лишь глухое нарастающее животное урчанье, и во мраке плясали огоньки малых рыболовных сейнеров, и даже огни «Герострата» в порту чуть-чуть покачивались.
Рядом с нами остановились два паренька в бушлатах, посмотрели на пляску огней в темноте.
— Даст нам сегодня море свежести, — сказал один из пареньков, и они пошли к порту, помахивая чемоданчиками.
— Как это все удивительно, Миша! Как прекрасно! — сказала Ирина. — Вам не кажется, что жизнь иногда может быть прекрасной?
— Мне кажется, — ответил я.
Вскоре мы встретили Феликса Сидорых. Еще издали он широко, на полнабережной, раскинул руки.
— Познакомься, Феликс. Это мой друг Ирина, — сказал я.
— А-ха-ха! — захохотал Феликс, обнимая нас сразу вместе с Ириной. — Теперь мне все ясно! Ясно — и точка! Полная ясность. Абсолютная видимость!
Он быстро вырезал наши профили и протянул их нам.
— Что это значит, Феликс? — в некоторой растерянности пробормотал я. — Что все это значит?
— Это такая местная игра, — хохотал Феликс. — Мы здесь все вырезаем друг друга профили. Кто быстрее вырежет, тот и получает полтину. С.вас рубль.
Мы простились с Феликсом и зашли в ресторан.
— Давай кутить, Миша, предложила Ирина. — Кутнем как следует, а завтра я сниму деньги с аккредитива.
Мы заказали шампанского и кетовой икры. Икры кетовой не оказалось, и тогда мы заказали крабов. Крабы, как выяснилось, тоже кончились, но был мясной салат «ривьера», его мы и взяли.
— Та-ра-ра-ра, и в потолок вина кометы брызнул ток, — сказала Ирина и через стол протянула мне руку.
В ресторане играл джазик — трое молодых людей — труба, контрабас и аккордеон — и старик — рояль. Юношей все тянуло на импровизацию, а старик, воспитанный в строгой курортной манере, этого не любил, возмущался, когда они начали импровизировать, и бросал клавиши.
