– …Дошло до того, что он поменял свой аккаунт «ВКонтакте». Однажды открываю страницу, а там вместо его имени-фамилии – «Дружная семья Латыповых».
– Почему Латыповых?! – в изумлении, Яна едва не бросила руль.
– Во-от! Я тоже чуть не рухнул со стула…
– Это же не русская фамилия.
– А Леша отчасти татарин. То есть, не по крови, но, в общем, у него отчим… Короче, не важно. Вот представь – у тебя есть друг, и внезапно с тобой начинает вместо него говорить «Дружная семья Латыповых»!
– И вы из-за этого перестали общаться, – с мягким юмором констатировала Яна, не менее мягко отжимая сцепление.
– Света тоже наш друг, она была одна из нас, а он так с ней обошелся. Как животное. А потом эта история с ее якобы смертью, а на самом деле она просто уехала из Казани навсегда… Ну а что ей там оставалось делать? – она же бросила институт… Да она там реально чуть ли не вены резала, как говорили… Ну и да, мы с ним почти перестали общаться, едва здоровались. Тем более, он ведь еще обижался, что мы так… Прохладно приняли эту новость… Мудак. Потом ведь он и жену бросил, кажется, то ли беременную, то ли с ребенком… Но это я уже не следил…
– Просто маньяк какой-то!
– О да! Может, тогда на него натравить ваш телеканал?
Солнце садилось за деревьями и бешено мелькало, било в глаз, как стробоскоп. Эпилептикам, наверное, противопоказано ездить в такое время суток.
– Это, кстати, отличная идея, – веселилась Яна. – У нас редактор очень любит слезы, сопли, брошенных жен, порезанные вены… Виталик рассказывал, как они снимали какую-то девицу, которую изнасиловали солдаты, ну, какую-то наркоманку.
– Да что ж…
– Не-не-не, не пугайся, это не я снимала, это у нас там есть… Специалисты… Не по моей части, в общем. И вот она равнодушно так рассказывает: ну да, вот, изнасиловали, так и так. Это не годится. Так ей реально эмоксипин закапывали в глаза! В итоге, слезы у нее текли, но она через слово говорила «Мля, глаза щипет!», все это вырезали… Взять вашего Лешу, взять вашу Свету, закапать…
– Свету я очень давно не видел и не слышал, – Кирилл сделался серьезным, и даже сказал это будто с укором.
Не все он готов был делать темой для шуток.
Спускался вечер. Несмотря на то, что темнело сейчас поздно, начинала разливаться какая-то хмарь, подобие тумана скопилось в низинах, и многие встречные уже включили подфарники: галогеновые лампы в иномарках висели едва ли не на самой нижней кромке, а потому их свет бежал по асфальту, как по воде. Яна сосредоточенно поглядывала на указатели. Тут была одна из самых сложных развязок. И сплетения дорог, эстакады – будто некто хлестнул трассой, как кнутом.
С новым явлением старого друга жизнь Кирилла поменялась.
Во всяком случае, Леша, и прежде чуть более мужественный, чем другие из их компании, заматеревший в казанские годы после университета в какой-то гоп-среде (теперь «Леха» шло ему куда больше), притащил в жизнь Кирилла лубочно «мужицкие» радости, которые… От которых прежде тот плевался, да и сейчас принимал не очень. Поход в «сауну» можно было считать первым «пробным шаром»; к предложениям же выпить водки Кирилл и вовсе относился с содроганием (буквально: его сотрясал приступ внутренней дрожи, откуда-то от пищевода к плечам, на секунду начинавшим вести себя вполне по-цыгански).
Но в жизнь его прочно вошел футбол.
У них сложился определенный ритуал, когда Леша звонил и сообщал, что́ сегодня резонансного на чемпионате Европы по футболу. В такие дни Кирилл выбирался домой пораньше, хотя и не любил давку в метро, предпочитая опоздать с утра и возвращаться после восьми вечера. Леша уже гремел связками из пивных бутылок на пороге. Пакеты чипсов казались надутыми до предела, а оттого какими-то фальшивыми. И энтузиазм казался поначалу фальшивым. У Кирилла с ранних лет – когда он еще что-то смотрел – осталось стойкое убеждение, что болеть на чемпионатах мира и Европы – дохлый номер, какой-то сеанс всеобщего самообмана. Потому что болеть, к примеру, за Испанию – это требует необщего «погружения в материал», более-менее профессионального служения футболу. Когда ты ведешь статистику, делаешь осмысленные ставки, может, даже заигрывая с букмекерами, и вот на основе каких-то выкладок готов признать «своей» (и эмоционально!) одну из этих безликих стран, сливающихся в общей солнечной телекартинке под словом «Запад». Болеть же за своих означает – готовиться к скорым вылетам с игры и неизбежному разочарованию, с потоком заготовленных газетных анекдотов назавтра – в духе «ребятам из сборной России повезло, домой они летели у окошка», – и изображать на лице такую тонкую мину разочарования, мол, мы знали, мы знали.
