— Ты шутишь, — произнес Джоунас.
— Не пора ли пауку высунуться из своей паутины? — Филипп наполнил стакан. Джоунасу сегодня наверняка не помешает подкрепиться.
Джоунас покачал головой.
— Не знаю.
— Но этот план — твое главное достижение, — сказал Филипп. — Я считаю, что ты должен принять участие. Джоунас отпил виски.
— Кроме того, — продолжал Филипп, — помнишь, ты рассказывал мне об испытании?
— В Пикетте? — Это была военная академия в Кентукки, Джоунас учился там, прежде чем поступить в Уэст-Пойнт.
— Да-да, — сказал Филипп. — В Пикетте. Вы пользовались палашами. Парадными палашами. Вы это проделывали с новичками, правильно? Ужасно больно. Лезвия острее крысиных зубов. Это ведь твои слова? «Острее крысиных зубов».
— Да. — Джоунасу казалось, что все это было вчера.
— Если закричишь, если хотя бы пикнешь — все кончено. Ты не прошел испытание. Так ведь?
— Да. — Джоунас допил свой стакан, Филипп снова его наполнил.
— Точно, Джоунас. Это ты любил больше всего. Ночью. В полнолуние. Капюшоны, черные одеяния. Обращения к духу генерала Пикетта. Весь этот юношеский вздор. — Джоунас прикончил свое виски. — А теперь ты сможешь пережить все заново. Что скажешь?
* * *
Ночь. Капли дождя монотонно стучат по деревянному карнизу. Филипп и Джоунас стоят под намокшими колоннами из кедрового дерева.
— Здесь его спальня, — прошептал Джоунас. Спрятавшись от дождя в густой листве криптомерии, жалобно кричит козодои.
— Надень маску, — сказал Филипп, закрывая лицо черной тканью.
Они оба одеты во все черное. Теперь слышится лишь шум дождя. Даже козодой умолк.
— А ты уверен, что в доме больше никого нет? — спросил Джоунас. Он чувствовал себя как вытащенная из воды рыбина и поэтому нервничал. — В донесениях говорится, что раз в неделю Годо отпускает своих навестить родных. Но это будет только через два дня.
— Сегодня восьмое февраля, праздник, — сказал Филипп. — Хари-куйо.Месса по иголкам. В этот день буддисты молятся за все иголки, сломанные за прошедший год. Ты улыбаешься, но ведь без иголки ничего не сошьешь и не заштопаешь. А кроме того, представь, сколько бед может натворить торчащая из татами сломанная иголка. Не беспокойся. Кроме Годо здесь никого нет.
— Кстати, об иголках, — сказал Джоунас. — Ты все взял?
— Вот здесь, — ответил Филипп, похлопав себя по карману. — Все пройдет как по маслу.
Они поднялись на деревянное крыльцо. Замерли, прислушиваясь. Кап, кап, кап. Только шум дождя.
Филипп подошел к сёдзи, опустился на колени. Просунул лезвие ножа между деревянными дверными планками, поднял его вверх, освобождая щеколду. Повернулся, кивнул Джоунасу.
Они осторожно отодвинули дверь в сторону. Дзэн Годо спал на футоне.
Филипп оставил обувь за порогом, прополз по татами. Он чувствовал спиной близость Джоунаса.
Теперь он был совсем рядом со спящим. Вынул коробку. Внутри был стеклянный шприц, содержимое которого должно было сымитировать коронарную эмболию. Его достал Джоунас. Филипп вынул шприц, нажал на поршень, выпуская воздух. И случайно задел фарфоровую чашку для сакэ, оставленную на самом краю низкого столика.
— Черт! — выругался Филипп, произведя больше шума, чем чашка, упавшая на упругую циновку.
Дзэн Годо зашевелился, начал приподниматься. Филипп попытался всадить иглу, но Дзэн Годо выбил шприц у него из рук.
— Черт тебя раздери, — зашипел Джоунас. — Делай же что-нибудь!
Филипп выхватил кусок проволоки с деревянными ручками на концах. Набросил проволоку на шею Дзэн Годо, начал затягивать.
Отчетливо услышал, как отъехала в сторону седзи, ведущая в холл. Повернул голову. Закричал:
— Берегись!
Над головой Джоунаса просвистела катана. Тот отпрыгнул в сторону, перевернувшись в воздухе. Лезвие врезалось в тростниковую циновку.
Филипп затягивал все туже и туже. А Джоунас тем временем делал ложные выпады, нырял, крутился на месте.
Хлынула кровь, теплым потоком заливая Филиппу руки. Наконец-то, подумал он. Высвободил проволоку, нагнулся за шприцем, убрал его в карман. Кинулся к Джоунасу, схватил его, когда тот уже достал пистолет.
— Убью мудака! — сказал Джоунас. Снова просвистела катана. Брызнули кедровые щепки.
