Наконец Митико велела Филиппу остановиться. Они были в Дэйенхофу, этот район города Филипп практически не знал. Здесь стояли громады вилл в традиционном японском стиле. По обе стороны улицы за каменными и бамбуковыми оградами виднелись тенистые сады, росли древние криптомерии.
— Где мы? — спросил Филипп, когда Митико вела его по выложенной камнями дорожке к дому, скрытому от посторонних глаз густой листвой деревьев.
— Милости прошу, — сказала Митико, снимая обувь при входе и жестом веля Филиппу сделать то же самое.
Голые плитки сменились бледно-зелеными циновками татами. Исходивший от них запах свежескошенного сена наполнял весь дом. Позади остались массивные деревянные двойные двери киоки,укрепленные металлическими полосами. Толстые, грубой выделки балки на потолке образовывали запутанный узор. Дом навевал мысли о феодальных временах. Казалось, он перенесся в наши дни прямо из семнадцатого века.
В стене перед ними было несколько раздвижных дверей. Шелковые центральные панели пестрели вышитыми оранжевыми, золотыми и желтыми фениксами с распростертыми округлыми крыльями.
Митико опустилась на колени и раздвинула двери. Мановением руки она пригласила Филиппа войти.
Циновки татами были обязательной принадлежностью парадных комнат. Филипп шел через порог на коленях, как того требовал обычай.
— Добро пожаловать, мистер Досс.
Увидев сидящего перед ним человека, Филипп отпрянул.
— Что такое?
— Вы удивлены, — сказал Дзэн Годо. — Иначе и быть не может, не правда ли?
Филипп пытался собраться с мыслями, сердце его колотилось. «Этого человека мне приказано ликвидировать», — подумал он.
Это был худой мужчина с длинным волчьим лицом и удивительными, приковывающими к себе глазами. Его темные густые волосы были подстрижены ежиком. Безупречной формы бородка, в которой уже серебрилась седина, придавала ему сходство с морским разбойником.
— Моя дочь Митико, — сказал Дзэн Годо. — Вы уже знакомы.
Филипп уставился на Митико.
— Ты егодочь? — Он не узнавал своего голоса.
— Я знаю, кто вы, мистер Досс, — сказал Дзэн Годо. — Я знаю, что это вы повинны в смерти моих друзей, Арисавы Ямамото и Сигео Накасимы.
Произнесенные вслух, эти имена произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Митико молчала. Она скромно, как школьница, сложила руки за спиной. Филипп почувствовал, что его предали, обманом завлекли в ловушку.
— Вы не можете меня задерживать, — сказал он, поднимаясь. — Я сотрудник американского...
Филипп ощутил шеей какую-то тяжесть и увидел, что Митико держит в руках катану, длинный японский меч, острие которого касается ничем не защищенной кожи.
— Митико без колебаний пустит его в ход, мистер Досс, — сказал Дзэн Годо. — Она сенсей, мастер кэндзитсу.Вам известно значение этого слова?
— Да, — сказал Филипп. Он не мог оторвать взгляда от сверкающей стали клинка, от немигающих глаз Митико. — Кэндзитсу — это искусство владения мечом. — Он не сомневался, что Дзэн Годо не преувеличивал способностей Митико.
— Поверьте, я не желаю вам зла, — продолжал Дзэн Годо. — Но имейте в виду, что Митико не раздумывая пустит в ход меч, если мне будет угрожать хоть малейшая опасность.
Филипп сел. Ничего другого не оставалось.
— Вы говорите, что я убил ваших друзей и соратников, и при этом уверяете, будто не желаете мне зла. И вы хотите, чтобы я этому поверил?
— Вместо ответа разрешите мне рассказать одну давнюю историю, потому что истоки наших познаний лежат в прошлом.
На Дзэне Годо было парадное кимоно из черного шелка с черным волнистым тиснением. На груди были вышиты летящие белые цапли с ярко-синими глазами и кончиками клювов.
— Отец учил меня уничтожать своих врагов, прежде чем они уничтожат меня, — начал Дзэн Годо. — Это был беспощадный человек. Благородный во всех отношениях. Но он никогда не упускал возможность использовать сложившиеся обстоятельства с невыгодой для себя. И настало время, когда мой отец стал жертвой собственной беспощадности. Он нажил себе много врагов, так много, что был не в силах уничтожить их всех. Мой отец был благочестивым синтоистом и пылко верил в анимизм. Он, бывало, показывал мне в сумерках деревья, ручьи, отдельные участки озер, поросших лесом холмов и уверял меня, что там обитают духи. А один из них обитал, по словам моего отца, под крышей нашего дома. У этого духа был несносный характер, но с отцом он вел себя совсем по-другому. Только отец мог приструнить, по крайней мере, так он мне говорил.
