— Пойдем, — кивнула Симона и толкнула калитку. Юлька почувствовала, что внутри у нее все начинает противно дрожать, как перед экзаменом в институте. Ей предстояло встретить Селезнева, живого, настоящего, и она совсем не была к этому готова. Нет, она, конечно, заранее настроила себя на то, что увидит человека, у которого будут Сережины глаза, Сережина небритость и даже, возможно, Сережина улыбка. Но только сейчас вдруг поняла, что не сможет его ненавидеть. Каким бы он ни был: пьяным, безвольным, опустившимся. Кто-то другой внутри нее привычно возмутился: «Он же испортил жизнь и тебе, и Сергею!» Но она уже ничего не могла поделать с навязчивым видением, стоящим перед глазами: со старой деревянной табуретки навстречу ей поднимается мужчина с маленькой коричневой родинкой под правым ухом, гладко зачесанными на висках волосами и печально-ироничным взглядом…
Дальше все происходило, как в кино. Симона решительно толкнула дверь, оказавшуюся незапертой, они ввалились в крохотную прихожую. Из угла комнаты за шифоньер метнулась странная фигура в синем балахоне. Потом дверь еще раз хлопнула сзади, и раздался удивленный и недовольный голос:
— А вы, собственно говоря, кто такие?
На пороге стоял высокий черноволосый парень, даже отдаленно не похожий на Селезнева. На нем были только серые старомодные брюки и какая-то ужасная фуфайка, накинутая прямо на голые плечи.
— Вы откуда взялись? — спросил он, переводя взгляд с Юльки на Симону. В это время за шифоньером раздался шорох, и существо в балахоне выползло на середину комнаты. Им оказалась совсем еще молодая, белокурая и голубоглазая девица, закутанная в шерстяное одеяло. Судя по тому, что девица переминалась с одной голой ноги на другую, одежды на ней было еще меньше, чем на парне.
— Максим, я так испугалась, — пропищала она, пятясь к кровати. — Дверь открывается, и вдруг заходишь совсем не ты.
— Извините нас, пожалуйста, — первой нашлась Симона. — Мы просто не туда попали.
— А куда вы еще хотели попасть? — усмехнулся Максим, протиснувшись между Юлькой и шифоньером и усевшись на корточки перед топящейся допотопной «буржуйкой». — Во всем поселке сейчас только три живых души: мы и сторож. Нормальные люди сидят в своих городских квартирах.
«А вы-то что здесь делаете?» — чуть не спросила Юля, но вовремя опомнилась. Достаточно было взглянуть на эту милую парочку, чтобы все понять. Наверняка они ощущали себя тут Адамом и Евой и соглашались мириться разве что с присутствием сторожа, который, по всей видимости, не тянул на роль Змея-искусителя. Быстро успокоившаяся девица высунула из-под одеяла смешную тощую ногу, протянула ее к «буржуйке» и теперь шевелила синими пальцами, чтобы согреться. А «грозный» Максим смотрел на эту цыплячью лапку с таким ласковым восторгом, словно она была верхом совершенства. И Юлька вдруг подумала, что у крыльца так много следов, потому что эти двое стояли там и целовались, прежде чем зайти в дом, бросить сумки и спрятаться на пару дней от всего мира.
— А вы точно уверены, что здесь, кроме вас, никого нет? — поинтересовалась более прозаично настроенная Симона.
— Абсолютно точно, — пискнула девица с кровати. — Сторож всегда ругается, что нас одних сюда нелегкая носит. Да если бы кто был, мы бы знали, правда, Максим?
Максим поправил на плечах фуфайку и вполне резонно предложил:
— Да вы сами у сторожа спросите. Его дом последний справа по этой улице. Хотя, не думаю, что он скажет вам что-нибудь другое…
Сторож Антон Павлович не был артистом, но пил с чувством и основательно. Во всяком случае, свое имя-отчество он пытался выговорить в течение как минимум трех минут. Потом печально слушал историю заблудившихся девиц, тяжело вздыхал и никак не мог понять, чего они от него хотят. А когда наконец, уяснил, то энергично замахал руками:
— Нет-нет, никого здесь уже с октября нет… Эти только, шальные, ездят. То ли им родители встречаться не разрешают, то ли просто любиться негде. А так, чтобы мужики где пили? Нет, не было такого, точно не было… А Ельцовка одна, это правильно. Но мужиков нет.
На столе перед ним стояла наполовину пустая бутылка «Смирновской» водки, банка с солеными помидорами, а на тарелке лежала тонко порезанная полукопченая колбаса. Дедушка тоскливо посматривал почему-то именно на эту поблескивающую хрящиками колбаску и, видимо, ждал, когда гостьи уйдут, чтобы закончить трапезу.
