— Н-не улавливаю, извини.
— Гипотеза, напарник. Пока гипотеза… Ладно! К делу. Заодно и проверим! Гипотезу… Так ты не дави, Скалли, очень прошу, не дави.
— Не стану.
— И последнее… Гм!.. Зеркало. В комнате для допроса-зеркало. Не смущает?
— Нет. Нет! Уж тут-то я буду знать, что в нем, то есть за ним — свои!
— Свои — кто?
— Ты. И… Скиннер. Ну, как обычно! В первый раз, что ли!
— Я — да. И Скиннер — свой, говоришь?…
Допрос?
Глупо слушать!
— Имя?
— А ты кто, зеньсина?
— Здесь вопросы задаю я.
— Кто — ты? Где — здесь?
— Повторяю, здесь вопросы задаю я. Имя?
— Э-э, я по-английски немнозько плехо…
— Свое имя — тоже по-английски? Тоже плехо?
— Мое имя? Посему мое?
— Потому что не мое!
— А какое твое?
— Здесь вопросы задаю я.
— Ты — кто? Здесь — где?
Снова здорово! И так до бесконечности. Замкнутый круг.
Достаточно. Или Сань-Ван полный дебил. Или весьма удачно играет дебила. Или… агент Скалли, гм, теряет квалификацию.
Все. Допрос окончен. Забирай его, Малдер. Где ты там, напарник?
Напарник Малдер, как и положено, за стеклом. За непроницаемым для допрашиваемого стеклом, но мы-то с вами знаем…
А и допрашиваемый знает. Знает?! Скалли поднялась, давая понять, что допрос окончен. Стараясь ни в коем случае не бросить взгляд в обширное зеркало во всю стену.
Чтобы не расшифровать наблюдателей? Да, и поэтому тоже. Но главное — просто потому, что… зеркало. Насмотрелась она, знаете ли, в зеркала за последнее время!
А вот допрашиваемый Сань-Ван, похоже, не насмотрелся. Встав, в свою очередь, с привинченного к полу кресла, мягко, по-тигриному шагнул вплотную к непроницаемому для него стеклу, расплылся в тонкой ухмылке, постучал костяшками пальцев по гладкой поверхности — в манере «позвольте войти?» И еще, бастард, ручкой на прощанье сделал Малдеру!
Малдер готов поклясться — именно ему фигурант Сань-Ван сделал ручкой! Не наугад блуждая взглядом по зеркальной поверхности, а безошибочно встретившись глазами.
И! И Скиннер, до того злобно пыхтящий по правую руку от Малдера в тесной «каморке», при этом явственно хмыкнул. Хмыкнул, хмыкнул! С чувством глубокого удовлетворения! Малдер готов поклясться!
* * *
И еще раз хмыкнул помощник директора ФБР, мистер Скиннер, уже при, так сказать, «разборе полетов», в собственном кабинете. Когда довел до сведения агента Малдера и агента Скалли свое решение, и оба напарника, не сговариваясь грянули: «Вот уж нет!»
— Не возражать! Выполнять! И Скалли, вдруг отстранившись от Малдера в самозащитном приступе, умоляюще мяукнула:
— А меня-то за что?!
— За профнепригодность, мисс Скалли! Я пошел у вас на поводу, а вы, как выяснилось, элементарный допрос не в состоянии провести!
Нет, надо было Малдеру в «каморке» дать волю своим эмоциям и перегрызть глотку начальству, то бишь Скиннеру. То бишь теперь уже бывшему начальству. А потом, напрягшись интеллектом, представить случившееся как несчастный случай…
Стоп! Постфактум сожалеть о несовершенном — только нервные клетки тратить. Но! «Бывшему начальству», ты сказал (или подумал), Малдер? Почему — бывшему?
Потому что! Мистер Скиннер, хмыкнув с чувством глубокого удовлетворения, объявил агенту Малдеру и агенту Скалли, что данной ему властью он, помощник директора ФБР, освобождает вышеназванных напарников от служебных обязанностей. Раз и навсегда. Представление об увольнении будет немедленно отправлено в штаб-квартиру, в Вашингтон — по факсу. Свободны, господа!
Цугцванг, однако. Любой ответный ход заведомо ведет к проигрышу. Подчинишься руководству как образцовый служака — вперед, на выход. Не подчинишься как взбунтовавшийся анархист — вытолкают в шею, ибо ты здесь отныне никто и звать никак.
Что так, что эдак.
— Да! Последняя к вам просьба, мистер (не агент!) Малдер! Прежде чем вы навсегда покинете эти стены, будьте добры!.. Наведайтесь в камеру временного содержания, куда вы только что препроводили незаконно задержанного после столь бессмысленного и беспощадного допроса мисс (не агента!) Скалли. Заберите его с собой.
— Куда?!
— Отсюда. ФБР — воплощение закона и порядка. И никогда не содержит законопослушных граждан в подведомственных ему камерах — беспричинно.
