— Все потому, что фашистские самолеты разгуливают привольно, — донесся из угла палаты хрипловатый басок.
— Как это привольно? — возмутился Даховник. — А сколько их под Москвой пристукнули, да и на других участках фронта?
— Но ваш-то эшелон подковырнули и показали хвосты, — послышался тот же хрипловатый голос. — Так что, старшой, помолчи, коль ты зенитчик!
Новицкий криво улыбнулся, а у Даховника вздрогнули скулы, сверкнули сердитыми искорками глаза:
— Так что ж, по-твоему, зенитчики зря хлеб едят? — зло выдохнул он. — По-твоему, зенитчиков на мусор? А?
Обладатель баска молчал. А сосед его по койке с ядовитой усмешкой взглянул на него:
— На пень наскочил, дружок! Лучше смотри под ноги!
— Просто не туда гнет парень, — с сердцем вымолвил Даховник.
— Ладно уж, оставь его, Лука, да успокойся, — примирительно сказал Новицкий. — Скажи лучше, сколько тебе придется здесь пролежать?
— Кто его знает. Хочется скорее выписаться да на огневую. Эх, а я не спросил, где же вас искать?
— Мы стоим в Сталинграде, в Спартановке.
— Вот оно что! Давно прибыли?
— Недели три назад. Раньше не мог навестить. Оборудованием огневой занимались. Сам понимаешь — дел по горло.
В палату вошла сестра. Стройная, с миловидным личиком и каштановыми волосами, завитушками спадающими на плечи. Вопросительно посмотрела она на гостя. «Долго еще будете?» — прочитал Новицкий в ее взгляде.
Но она сказала другое:
— Больному отдыхать пора.
— Режим или забота? — уточнил у сестры Новицкий,
— И первое и второе.
Гость мгновенно встал с табуретки, лихо щелкнул каблуками, представился.
— Я по-военному не умею, — промолвила девушка, подавая руку. — Елена Земцова!
— На Волге родилась, выросла, — пояснил Даховник. — А теперь вот видишь, хлопочет здесь с утра до вечера. Со всем справляется. Золотые у нее руки.
— Так уж и золотые… — в глазах Лены заиграла лукавинка. — Примите лекарство, больной. Пора уже! — поднесла она микстуру и вышла из палаты.
— Боевая сестричка, — заметил Новицкий.
— А говорливая! О Волге станет рассказывать — заслушаешься.
Распрощались друзья с надеждой встретиться на огневой позиции.
«Значит, наш дивизион на Волге. Как бы быстрее попасть в свою батарею», — думал Даховник, истосковавшийся по друзьям, по зенитному делу. А время летело быстро. Отступили зимние морозы. Потемнели снега, обласканные солнцем. Балки и буераки наполнились талыми водами.
После того как побывал Новицкий, в госпиталь Даховнику стали часто приходить письма из дивизиона. Лука с большой радостью читал весточки от боевых товарищей. Чаще всех писал Новицкий. Лука в ответ Хлеборобу сообщал: «Можешь поздравить — сняли гипс». А через некоторое время Даховник сообщал другу: «Сдал костыли. Шагаю уверенно. Даже в госпитальный сад пускают прогуляться…»
Вскоре Даховника не стали ограничивать в прогулках по саду. Первый весенний месяц март был на исходе. Теплый воздух был наполнен ароматом ранних цветов. В газетах, которые жадно перечитывал Лука, много писалось о подвигах фронтовиков, беззаветно отстаивавших родную землю. Даховник только и думал о том, как бы скорее очутиться в строю боевого подразделения. Просил выписать из госпиталя, но отпускать его отсюда не торопились.
…Беспокойство Даховника о своем друге было неслучайным. Он понимал, что на батарее Новицкого нынче напряженная обстановка. Так оно было и на самом деле.
— Первое готово! — без промедления доложил сержант Алексей Данько.
А вслед за этим:
— Второе готово!
— Четвертое готово!
Сдвинув густые широкие брови, комбат Новицкий наблюдал, как собираются бойцы по тревоге* Посматривал на секундомер.
Один за другим вновь прозвучали доклады!
— Дальномерное готово!
— Приборное готово!
Лейтенант Акопджанов, подавший своему взводу сигнал «По местам», был доволен, что подчиненные без промедления выполнили команду. «Не зря тренировал их с утра до вечера», — подумал он, чувствуя удовлетворение от того, что внес свою лепту в сколачивание взвода.
Не поступило доклада о готовности от третьего расчета. У орудия отсутствовал установщик трубки. Командир — младший сержант Андрей Кулик — переминался с ноги на ногу, нервничал:
