Какие там внуки! Теория относительности - выдумка! Ученые ошиблись! Я обнимаю Марию. Я подхватываю на руки сына. Его волосы пахнут солнцем, молоком, хлебом.
Почему я снова в рубке "Одиссея"? Немыслимая перегрузка. Метеоры, дырявя обшивку, врываются в космолет. Словно пули, они проходят сквозь меня. А я еще жив. Вцепившись в штурвал, я веду космолет. К Земле. К Марии. К сыну.
...Холодная вода омывает лицо. Я вижу кувшин, который держит маленькая красная рука. Пятого пальца на этой руке нет.
4. ШКОЛА ОЗДОРОВЛЕНИЯ МЫСЛЕЙ
Оранжевый квадрат пустыни огорожен забором из тонкой проволоки. Ветер пересыпает песчинки, день и ночь шуршит ими на сутулых спинах барханов. Колодезь шахты. Ржавые глыбы руды. Длинные, пузатые трубы место ночлега и отдыха заключенных.
Если быть точным, то надо признать, что слова "заключенный" нет в языке обитателей планеты. Мы именуемся "воспитанниками службы наблюдения". А тюрьма в оранжевой пустыне называется совсем поэтично: "школа оздоровления мыслей".
Как тюрьму ни называй, она остается тюрьмой. За проволочной оградой мерно вышагивают роботы. Идеальная стража. Не спят, не едят, стреляют без промаха. Наилегчайшее прикосновение к проволоке включает радиосирену.
Побег отсюда невозможен. Это мне радостно сообщил Главный Учитель школы оздоровления. Он рассказал, что лучевой пистолет, который у меня отобрали в канцелярии Правителя, не смог облегчить штурма ракеты. Я любезно объяснил Главному Учителю, что для взлома обшивки нужна лучевая пушка. Детонаторы не дадут роботам подойти к ракете, а лучевой пушки на оранжевой планете нет. Главный Учитель не менее любезно заявил, что служба наблюдения не торопится и, когда мне надоест пребывание в пустыне, я сам передам ракету службе наблюдения. С помощью такого оружия, пояснил Главный Учитель, служба наблюдения обезопасит свой народ от пришельцев из космоса, а при необходимости колонизирует другие планеты...
Возмущенный протест не произвел впечатления. Главный Учитель вежливо пожелал мне доброго здоровья и хорошей работы. Он добавил, что готов возобновить переговоры в любой час дня или ночи... Робот личной охраны Главного Учителя передал меня роботу-конвоиру...
День в школе оздоровления мыслей начинается с радиостишков. Только на этот раз к воспитанникам обращается не Верховный Водитель (очевидно, разговаривать с заключенными ниже его достоинства), а Правитель службы наблюдения. Старческий голос, усиленный радиорупорами, гремит над пустыней: "Эй, воспитанник, подъем! Мы в столовую идем!".
Роботы оделяют нас чашкой похлебки. В мутной воде разболтаны аминокислоты, витамины, углеводы... Учитывая мой рост и вес, мне наливают двойную порцию.
После завтрака вновь звучит бодрый радиоприказ:
"Ну-ка, мигом, подтянись! В две шеренги становись!"
Становимся. Нас считают. Потом группами спускаемся в шахту. Узкие коридоры штолен. Кайло, лопата, тачка - каменный век. И равнодушные голоса автоматических весов, на которые мы вываливаем из тачек руду:
"Прошел час, до нормы вам осталось...", "Прошло два часа, до нормы вам осталось...", "Норма выполнена, до конца урока осталось...". Последняя фраза звучит в подземелье редко. Чаще весы сообщают: "Урок кончился, до нормы еще осталось..."
Когда мы наконец вылезаем на поверхность, жадно хватая побелевшими губами воздух, нас встречает ночь. Фиолетовые луны, посвист ветра в песках, мерный лязг железных шагов. И снова радиорупоры потчуют нас несгибаемым оптимизмом: "Все тревоги и сомненья рождены, ребята, ленью. Мы трудились не ленясь, ужин ожидает нас".
Чашка похлебки. Тесные ложа из эластичного пластика. И хотя мы за день устаем так, что у людей не хватает сил даже на перебранку с соседом, радио радостно внушает: "Спи. Ночные разговоры любят лодыри и воры. Честный гражданин планеты мирно дремлет до рассвета".
Так изо дня в день. Гнетущее однообразие. Жестокое равнодушие механизмов. Продуманная, выверенная годами система. Разумное существо превращается в животное: работа, еда, сон, работа, еда, сон...
И никакой надежды на побег.
К несчастью, человек умеет приспосабливаться к окружающему. К несчастью потому, что лучше умереть, чем утратить способность мыслить. Перестать быть человеком.
