- А ты откуда? - спрашивает человек из песни.
- Из Вологды.
- Зачуханный городишко,- авторитетным тоном столичного жителя говорит Михайлов.- Кончится война, приезжай ко мне, поживешь в Москве.
Скольких за время войны он так приглашал? Эх, показать бы ему, кстати, зачуханный город Вологду. Показать небоскребы, разбросанные среди тропической зелени.
И речку, и набережную из пластика, который под влиянием интенсивности света сам меняет цвета...
- Вы чем до войны занимались? - продолжаю этот необходимый, но уже самому неприятный допрос.
- В школе учился.
- А ордена вам за что дали?
- За войну,- грубо отрезает Михайлов. И я понимаю, что ему, фронтовику, неприятно говорить об этом с мальчишкой, который и фашиста-то живого в глаза не видел.
Лейтенант неприязненно смотрит на меня, резко выдыхая сразу из обеих ноздрей струи синего дыма. Смотрит и молчит.
Потом взгляд его смягчается, добреет. Видимо, он считает, что попросту я боюсь своего первого боя и потому сыплю дурацкие вопросы.
- Я тебе подарок сделаю,- говорит Михайлов, уже улыбаясь.- Небось все училище мечтал...
Из полевой сумки он достает вороненый парабеллум.
"Калибр - девять миллиметров, восемь патронов входит в обойму",услужливо подсказывает память.
- Держи. Обращаться-то умеешь?
Обращаться с немецким стрелковым оружием я умею.
И невольно краснею от радости, что у меня будет оружие, которое подарил боевой офицер второй мировой войны.
Да ведь мои коллеги прямо осатанеют от зависти.
- Тебе сколько лет? - спрашивает вдруг не спускавший с меня глаз лейтенант.
- Двадцать шесть,- не подумав, отвечаю правду.
- Ну, вот бы не сказал. А мне - двадцать два... Небось в институте учился, отсрочку давали?
Я киваю головой...
- Товарищ лейтенант! - просовывается в дверь часовой.- Возле леса, кажись, фрицы появились...
Я вскакиваю, дрожащими руками всовываю дареный пистолет в свою огромную кобуру. Всовываю, а он не лезет.
Михайлов быстро, поверх ремней и снаряжения натягивает шинель. Когда я вскакиваю на крыльцо, он стоит, широко расставив ноги, приставив к глазам бинокль. Потом протягивает бинокль мне:
- Гляди...
Из леса вытянулись и движутся к высоте три темные полоски. И прежде чем я успеваю сообразить, что это, лейтенант говорит:
- Объявляй тревогу...
Я вбегаю в комнату, где мы так уютно беседовали, и ору, чуть не срывая голосовые связки:
- Тревога! Тревога! По местам!
Многоногая рота, спящая под шинелями, мгновенно просыпается. Шинели слетают с голов. Расхватав оружие, моя рота вываливается наружу. На соломе остается красный матерчатый кисет и винтовочная обойма с четырьмя патронами...
Коротенькая цепочка моих солдат на снегу перед мельницей. Я вижу их спины, широко раскинутые ноги в обмотках, сапогах, валенках. Впереди голов короткие черточки стволы автоматов. Хищные силуэты пушек. Широко раскинув станины, они медленно ведут стволами за идущими прямо на нас гитлеровцами. В бинокль уже видно, как, проваливаясь по колено в снег, медленно, с опаской движутся вражеские солдаты.
Мы с Михайловым на мельнице. В ее кирпичном животе пробиты дыры, похожие на амбразуры. Из них открывается прекрасный обзор.
Немцы идут. Мои солдаты лежат. Михайлов молча смотрит в бинокль. Что делать? Я ведь командую ротой...
- Стрелять надо,- неуверенно говорю я.
- Зачем? - отзывается Михайлов. Он на минутку опускает бинокль.- Это идет разведка. Положить ее мы всегда успеем. Знать бы, сколько фрицев в лесу, да что у нрх на уме...
Михайлов улыбается, хотя я понимаю, что ему совсем невесело, он улыбается для меня.
- Не дрейфь, Володя, отобьемся.- И снова приникает к биноклю.
Не дойдя до мельницы примерно полкилометра, фашисты, которые прежде шли гуськом, друг за другом, разворачиваются в цепь. Так идти труднее, и немцы движутся медленнее. Я уже различаю глубоко надвинутые каски и блекло-зеленые шинели.
- Пора! -спокойно говорит Михайлов.- Давай огня...
- По наступающей пехоте противника! - кричу я, выскочив из мельницы.Пояс, прицел...
Мои солдаты открывают огонь, не дождавшись конца команды. Прицел им, очевидно, известен и без меня, а нервы тоже на пределе. Михайлов, схватив меня сзади за ремень, рывком втаскивает под укрытие толстых кирпичных стен.
