Невысокая, по-крысиному юркая девица появилась из-за занавески, отделяющей кухню от залы, ловко сменила деревянное блюдо с обглоданными костями на точно такое же с новым поросенком, плеснула из глиняного кувшина в опустевшие кружки новые порции кислого олуя[9] и, увернувшись от шлепков по заду, снова умчалась куда-то во мрак.
Ромка кашлянул и сам испугался, когда его «кхе-кхе» заметалось по залу, отскакивая от каменных стен и толстых деревянных балок, поддерживающих потолок. Пропойцы вздрогнули и замолчали, но через мгновение возобновили веселье. Никто из них на Ромку не оглянулся.
Хлопая шпагой по пыльному ботфорту, он пересек зал и присел за стол на границе светового круга по другую сторону камина. Девушка выглянула из-за занавеси, стрельнула в него черными бусинками глаз и исчезла. Внутренние часы парня отсчитали минуту, потом другую. Видно, в этом заведении заказы принимать не спешили. Вспомнив, что по легенде он благородный дон и ждать не привык, юноша кашлянул еще разок. Снова пошли гулять под невысоким потолком гулкие раскаты. Троица снова притихла, а потом опять загомонила, на этот раз особенно громко и надсадно.
Дверной проем загородила тень Мирослава. Играючи неся многопудовые баулы в мускулистых руках, он быстро проскользнул по темному залу, бросил поклажу на пол, уселся напротив Ромки, огляделся, сграбастал глиняную солонку и постучал донышком по грубым доскам. Девица высунулась из-за занавески и снова юркнула во тьму. Вместо нее к гостям выплыл приземистый бородатый мужчина в фартуке и с закатанными до локтей рукавами. Толстые короткие пальцы хозяин заведения заложил за веревочный пояс, поддерживающий сытое пузо.
Он двинулся прямо к путникам, на ходу разводя руки в стороны, будто собираясь обнять всех разом, и остановился, не дойдя до стола пары локтей. Толстяк поклонился, заодно подметя бородой нечистый пол, и заговорил на звероголосом наречии. Ни дать ни взять медведь, поднявшийся на задние лапы.
После довольно долгой речи он перевел дух и замер в выжидательной позе.
— Чего это он, дядька Мирослав?
— Говорит, что таких дорогих гостей в его дом никогда не заносило. Он безмерно рад предоставить нам комнаты и спрашивает, не хотим ли мы отужинать, — сухой скороговоркой перевел Мирослав.
— А что у него есть? — спросил Ромка.
Мирослав произнес несколько слов с вопросительной интонацией. Хозяин просиял и снова разразился утробными завываниями.
— Говорит, что есть поросенок и легкое виноградное вино, — перевел Мирослав.
— И все? Ладно, пусть несет своего поросенка. Я его готов вместе с копытами съесть.
Мирослав повелительно тряхнул головой, отослав хозяина обратно на кухню, и оглядел зал, задумчиво покручивая в пальцах солонку. Было видно, что его что-то беспокоит.
— Дядька Мирослав!..
Тот оторвался от созерцания закопченных потолочных балок и навел на Ромку остро поблескивающие глаза.
— Дядька Мирослав, вы чего нервный такой? Все оглядываетесь, места себе не находите.
Мирослав подался вперед, обдав Ромку запахом крепкого дорожного пота.
— Хозяин себя странно ведет. Нервничает! И пьянь эта дерганая. И народу никого, хотя суббота. Работники с полей должны сегодня здесь недельный доход пропивать с местными. Ан нет.
— А вдруг у них сход какой или праздник?
— Праздники тут на рассвете начинаются, чтоб до темноты закончить. Для схода тоже поздно. Не то что-то. Ты шпагу вынь и поставь радом. Да не напоказ, балда. Под столом, чтоб не видно было.
Ромка надул губы, но убрал ножны под стол, с тихим шелестом извлек клинок и прислонил его к скамье около правой руки.
Занавеска откинулась, пропустив в зал клубы кухонного чада. Из них, как демон из пекла, появился хозяин, улыбаясь в десяток с небольшим желтоватых зубов. В высоко поднятых руках он держал деревянное блюдо с аппетитно зарумяненным поросенком. Следом за ним семенила дочь, прижимая к груди большую глиняную бутыль с узким горлышком и две массивные кружки, родные сестры тех, которыми грохотали пьяницы за соседним столом.
Хозяин с размаху бухнул блюдо на стол. Высоко подпрыгнули крупные репки, возлежа на которых глупо улыбался кабанчик, запеченный до хрустящей корочки. Прямо из зубастой пасти — Ромка в первый раз обратил внимание, какие огромные и острые у свиней зубы, — торчал добрый пук ароматной травы. Девица с грохотом опустила кружки на доски стола и, выдернув деревянную пробку из бутыли, плеснула до краев красноватой терпкой влаги.
