— Правильно. Но я хочу быть самим собой и хочу пиво.
— Ну и купил бы себе пиво, а ей предложил бы мороженого.
— Не понимают, — разочарованно произносит Даня.
— Чего мы не понимаем?
— Я к одной подошел в метро и спрашиваю: «Хотите, я почитаю вам свои стихи?..»
— Ну и?!
— Не понимают, — повторяет он.
— Я тебя понимаю, — говорю.
— Серьезно?
— Чтоб я сдох! Давай выпьем. Мы выпиваем. И они выпивают.
Приходит Арестович. Или он давно уже был? Ему наливают рюмочку.
— Мне нельзя, — отказывается он, — я за рулем.
— Ничего, — успокаивает его Данелюк, — пей, я поведу. И мы выпиваем.
Утро должно быть серым, туманным, с дождем и молнией. Тогда оно будет соответствовать состоянию моего здоровья.
Знаю, всем плохо. Даже Арестовичу. Но утром мне всегда хуже всех.
Воды…
Я слышу звон колокольчика! По ком звонит колокольчик? Вот в чем вопрос.
— Леня! К телефону!
— Слышу! — я переступаю через несколько трупов. — Кто там?
— Жена.
Нашла, значит. Надо же. Нашла, геолог! В коридоре никого нет. Трубка ждет меня на полу, рядом с телефоном. — Я слушаю.
— Егор умер. — Что?
— Егор умер ночью.
— От чего?
— Я не знаю. Ночью поднялась его кормить, а он мертв.
— Может, ты его придавила?
— Ну что ты мелешь! Я все утро проплакала.
— Ладно, не расстраивайся.
— Когда ты будешь?
— Буду. Пока.
Я кладу трубку. Плетусь на кухню. Там незнакомая девушка моет посуду.
— У нас курить нету? — интересуюсь.
— Не курю.
Она чихает, прикрыв лицо мокрыми руками, и добавляет:
— Правда.
— Скажите, мадам, существо не больше моей ладони может испытывать тоску?
— Существо не больше ладони? — она пожимает плечами. — Крыса, что ли?
— Сама ты…
Я выхожу в прихожую. Поднимаю трубку и набираю единственный номер телефона, который я знаю на память. — Да?
— Это я.
— Привет, — совсем сухо.
— У меня несчастье.
— Какое? — теперь в ее голосе слышны неподдельные нотки тревоги. — Что случилось?
— Горе умер.
— Кто умер?
— Щенок. Молчание.
— Только что узнал, — говорю.
— Ты специально? — спрашивает она.
— Что?
— Большая трагедия?!.
Отчего она так меня раздражает? И если уж так сильно раздражает, чего я все время ей звоню? Я знаю ответ на этот вопрос.
Когда-то давно, раз или два, мне с ней было легко и просто. Набирая номер ее телефона или приезжая к ней, я который раз надеюсь, что снова будет легко и просто…
— Ксю, я сейчас приеду.
— Как хочешь… И я еду.
Итак, передо мной стоит простая задача. До восьми часов вечера раздобыть сто долларов.
Сама задача действительно проста. В ней все предельно ясно. Сложность заключается в ее решении.
Сейчас полдвенадцатого. В моем распоряжении девять часов тридцать минут.
Мысленно я роюсь во всех своих карманах, хотя понимаю, что найти в них хоть копейку как раз абсолютно немыслимо. Ибо в памяти еще свежо воспоминание о том, как я рыскал вчера по всей квартире в поисках двадцати пяти копеек, которых не хватало на пачку сигарет; и которые я так и не нашел, и обещал их толстой, краснощекой продавщице сегодня занести.
Выходит, необходимо найти сто баксов и еще двадцать пять копеек.
Я закуриваю.
Тридцать минут, решил я, потрачу на раздумья.
Покуривая, я внимательным образом и с грустью оглядываю свою комнату. Продать в ней, к сожалению, нечего. Хотя в ней есть много чего: стул, стол, продавленный диван, торшер с искривленным позвоночником, улыбающееся лицо Гагарина в пластмассовой рамке, мое задумчивое худое лицо в овальном зеркале на стене, большая пепельница в виде морской ракушки, на краю которой разлеглась голая девица, и такие же, как девица, голые книжные полки. Но ни за один из этих предметов никто не даст больше, чем я должен краснощекой продавщице.
Есть, правда, телевизор. Но он не продается. По двум причинам. Во-первых, ему — старому, черно-белому, двухканаль-ному — такая же грош цена. А во-вторых, для меня он бесценен. Единственная радость в жизни. Придешь ближе к ночи домой, включишь его, а свет — наоборот, и сидишь перед ним в голубом сиянии, смотришь. Уютно. И не так одиноко кажется, как оно на самом-то деле есть. Пусть даже фигню какую-то показывают. Ничего. Можно и переключить. Один раз. А если и там фигня, то можно вовсе выключить. И завалиться спать. Все лучше, чем прийти и сразу спать от тоски, потому что тихо, как в гробу, и ни смотреть, ни включить — ни выключить. Нет, телевизор я не продам. Ни за какие богатства в мире. Ну разве только баксов за сто. Плюс двадцать пять копеек. Уж очень мне эти деньги сегодня нужны. Однако где ж такого дурака, готового совершить подобную покупку, сыщешь? Таких дураков вообще быть не может! Потому как если человек дурак, то вряд ли у него и деньги имеются, и наоборот, если деньги есть, то не такой уж он и дурак.
