Измотанный долгим переходом, отряд с трудом пробирался через густой подлесок. Жара душила. Раны кровоточили. Болели натруженные руки, мечами прорубающие путь сквозь паутину лиан. Если молодые солдаты еще как-то держались, то дону Херонимо де Агильяру приходилось совсем плохо. Несколько раз он просил товарищей оставить его, но те, обозленные на весь мир военной неудачей и потерей золота, казалось, находили какое-то изощренное удовольствие в том, чтоб с иезуитской учтивостью гнать вперед старого книжника.
Смеркалось, было самое время устроить привал. По этим джунглям и днем-то ходить трудно, а ночью и вовсе опасно. Молодой дворянин, взявший на себя роль капитана, заметил небольшую опушку и свернул туда. Дойдя почти до противоположного края и подождав, пока выйдут все, взмахнул рукой, подавая долгожданный сигнал.
Измотанные солдаты просто подогнули ноги и попадали, кто где стоял. Дон Херонимо присел у толстого, наполненного дневным теплом ствола и закрыл глаза.
Слава богу, ему хоть в караул не надо, подумал старик, прислушиваясь, как переругиваются испанцы, выясняя, кому заступать. Что-то очень уж они расшумелись, враги кругом, подумал дон Херонимо, приоткрывая глаза.
Кажется, такой будничный повод, как расстановка караула, помноженный на злость и усталость, дал выход какой-то давней вражде, люди разделились на два лагеря. Одни, те, что помоложе, стояли за новоявленного капитана. Другие, постарше, явно не хотели ему подчиняться. Глаза разгорались, острые бородки клинышком зло топорщились, руки тянулись к рукояткам мечей. Только этого еще не хватало, подумал книжник, с трудом разгибая старческие колени. Но встать ему не удалось, на плечо легла чья-то рука. Он посмотрел на плечо и оторопел. Рука была без рукава, темно-бронзовая, с красноватым отливом, в браслете из мелкого речного жемчуга. Мешик?!
Дон Херонимо хотел закричать и не смог. Другая рука накрепко запечатала ему рот, третья потащила за одежду в тень разлапистой пальмы. Ближайший к нему испанец, так же присевший у дерева и не участвующий в ссоре, захрипел, пытаясь оторвать от шеи впившуюся в нее веревку. Другой солдат, на той стороне поляны, без вскрика исчез под грудой барахтающихся тел. Третий, мягко подломившись в коленях, опустился на траву, не донеся рук до разбитой чем-то тяжелым головы. Нескольких невидимые руки уволокли в кусты. И только тогда разгоряченные спорщики заметили, что на поляне есть не только они.
Мгновенно забыв о раздорах, они встали спиной к спине и вытащили из ножен мечи. Заозирались тревожно, поводя из стороны в сторону остриями. У некоторых в руках, будто сами собой, оказались щиты.
Вопреки ожиданиям дона Херонимо, мешики не бросились на врагов, крича и размахивая дубинками, не попытались сломать их строй. Наоборот, похватав за руки и за ноги уже захваченных пленных, они стали оттаскивать их подальше от поляны, видимо решив довольствоваться этой добычей.
Чувствуя, что расстается с соплеменниками навсегда, дон Херонимо снова рванулся — и одна из держащих его рук соскочила. Он оттолкнул другую, вырвался, помчался в лес, не разбирая дороги, прислушиваясь к нарастающему за спиной топоту. Наддал изо всех своих сил, молясь о том, чтоб на лес скорее спустилась непроглядная тьма.
Гладкий, размером с куриное яйцо камень, пущенный из пращи, настиг его. Клюнул в затылок, сбил с ног. Книжник не сразу потерял сознание, он чувствовал, что его тащат сквозь подлесок, не заботясь о хлещущих по лицу листьях, связывают, бросают на кучу тел товарищей, которых от мешиков можно было безошибочно отличить по стойкому солдатскому духу. И тут наконец забытье его настигло.
