Дома, отметил он, были в отличном состоянии. Сдвинувшаяся черепица, слегка шелушащаяся краска, но окна в домах были целы; водосточные трубы, свисавшие с карнизов крыш, не болтались; столбики крылечек не подгнили, как будто рачительные хозяева жили здесь еще совсем недавно.
Рэнд дошел до парка и увидел, что он пуст. Однако по-прежнему слышались голоса детей, но теперь их крики отдалились и долетали откуда-то Из-за парка. Он пересек парк и остановился на краю его, всматриваясь сквозь кусты в покинутые поля.
На востоке всходила полная луна, освещавшая пейзаж так, что Рэнд мог разглядеть даже маленькие группы кустарников и отдаленные деревья. И, разглядывал все это, он вдруг с неожиданным испугом заметил, что луна была полной; она всегда была полной. Всходила она сразу после заката солнца и заходила перед самым восходом. И она всегда была огромной тыквой — осенняя луна поры сбора урожая, освещавшая землю вечной осени.
Это потрясло его. Почему Рэнд не замечал этого раньше? Ведь он жил здесь довольно долго и достаточно часто видел луну, чтобы заметить это. Он был здесь довольно долго… А как долго он был здесь — несколько недель, несколько месяцев, год? Рэнд понял, что не знает. Он попытался подсчитать, но не сумел. Не было временных вех, которые помогли бы отличить один день от другого. Жизнь здесь текла так ровно и гладко, как будто время прекратило свое течение.
Голоса игравших детей удалялись от него, затихая, и, когда Рэнд прислушался, он обнаружил, что эти голоса звучат у него в голове. Дети пришли и поиграли, а теперь перестали играть. Они вернутся снова, если не сегодня, то через день или два. „Это неважно, — сказал он, — вернутся ли они, ведь на самом-то деле детей здесь нет".
Он тяжело повернулся и отправился обратно. Когда Рэнд приблизился к дому, какая-то темная фигура двинулась из тени деревьев и остановилась, поджидая его. Это была старушка из дома напротив. Рэнд понял, что она дожидалась его возвращения.
— Добрый вечер, — сказал он мрачно. — Приятная ночь.
— Он ушел, — промолвила соседка, — он не вернется. Он ушел так же, как и другие, и не вернется.
— Вы говорите о старике?
— О нашем соседе, — уточнила она, — о старике с тростью. Не знаю его имени. Я никогда не знала, как его зовут. И вашего имени я не знаю.
— Я представлялся вам как-то, — сказал Рэнд, но старушка не обратила на его слова внимания.
— Всего через несколько домов жили, — вздохнула она, — и я никогда не знала его имени. Сомневаюсь, что он знал мое. Мы все здесь безымянные люди, а это так ужасно — быть безымянным.
— Я поищу его, — сказал Рэнд. — Он мог просто заблудиться.
— Да-да, конечно, сходите, поищите его. Ради всего святого отыщите его. Это успокоит вас и позволит снять чувство вины. Но вам никогда уже его не найти.
Рэнд пошел в том направлении, куда обычно уходил его сосед, решив, что во время очередной прогулки старик забрел в другой квартал и заблудился. Рэнд поймал себя на мысли, что раньше его не интересовало, куда Ходит гулять старик.
Когда он вышел на площадь, ему сразу бросился в глаза темный предмет, лежавший на мостовой. Рэнд узнал шляпу старика. Но самого его видно не было.
Рэнд поднял шляпу, аккуратно расправил ее складки и осторожно взял за поля так, чтобы с ней ничего больше не случилось.
Деловой квартал дремал в лунном свете. Статуя, неизвестно чья, стояла на постаменте в центре площади. Придя сюда впервые, вспомнил Рэнд, он попытался определить, в чью честь была воздвигнута эта статуя, и потерпел неудачу. На гранитном цоколе не было ни имени, ни даты. Лицо истукана не примечательно ничем, каменный костюм не позволял определить эпоху. В позе и осанке тоже не было ничего такого, что дало бы ключ к разгадке.
Осматривая площадь, Рэнд снова поразился старомодности здешних учреждений: парикмахерская, гостиница, велосипедная мастерская, шорня, бакалейная лавка, мясной магазинчик, скобяная лавка — ни гаража, ни станции техобслуживания, ни пиццерии, ни гамбургерной. Это был старый городок, забытый, не тронутый движением времени, чьей-то волей вырванный из другого века. Все это вызывало чувство нереальности: не просто старое селение, а место, умышленно оформленное так, чтобы изображать кусочек прошлого.
