Что же мне оставалось делать? Я не нашел ничего лучшего, как опустить крылья, покориться судьбе и начать работать мастером. Правда, я еще хорохорился года полтора, упорно отказываясь писать заявление о переходе на пенсию. На меня давили со всех сторон, включая жену — теряешь, мол, ежемесячно пенсию, но я твердил одно и то же, словно попугай: «Хочу работать».
Так тянулось довольно долго. Я усердно делал вид, что работаю, а начальство делало вид, что мне платит, пока это всем не надоело. Вызывает меня как-то в МАП все тот же Дмитриев и спрашивает:
— Ты что же это все артачишься, не подаешь на пенсию?
Я, знай свое: хочу работать!
— Ну и работай на здоровье. Ведь персональный пенсионер в праве на труд не ограничен.
— Персональной пенсии мне никто не предлагал.
— Вот я тебе предлагаю.
— Так ведь все начнется опять сначала, Яковлев же не захочет подписывать положительную характеристику.
— Что ты тянешь? Я тебя знаю, министр тебя знает и одного этого достаточно. Мы же не вечны. Кто тебе ее даст, когда нас не будет?
— Пожалуй, ваша правда. На чье имя писать?
— Министра. Оставишь у меня и все.
Персональную пенсию республиканского ранга мне все же дали.
После изгнания с основного завода меня посадили посреди небольшой подсобной слесарно-механической мастерской при крупном складе авиаматериалов возле метро «Речной вокзал». Несмотря на то, что весь поступающий материал сопровождался сертификатами качества заводов-изготовителей, здесь в мастерской от каждой партии снова брались образцы, определенным образом обрабатывались и отправлялись в лаборатории основного завода для контрольных испытаний. Эта процедура входного контроля обеспечивалась мной в качестве контрольного мастера.
Сидя в сыроватом, темноватом помещении, при неумолчном шуме станков и повседневной суете вокруг, — делая бесчисленные замеры образцов с помощью микрометра, калибров и штангенциркуля, я отпускал свои мысли свободно витать в настоящем, прошлом и будущем.
Когда не без помощи некоторых «доброжелателей» А. С. Яковлев был вынужден уйти на пенсию (за ним оставили звание консультанта), исполнять обязанности ответственного руководителя ОКБ с 28 августа 1984 года стал Александр Левинских.
Решив, что никаких причин для моей ссылки не осталось, я сделал попытку вернуться в конструкторское бюро на основную территорию завода, совершенно упустив из виду, что Яковлев-то все еще сможет повлиять на мою судьбу. После краткого разговора по телефону Левинских принял меня едва ли не с распростертыми объятиями. Однако вслед за этим приглашения вернуться на завод так и не последовало. Осведомившись о причине этого, услышал:
— А что ты будешь делать на заводе?
Я, промолчав, повесил трубку. Тут, наконец-то, до меня дошло: пока жив АэС, мне на завод не вернуться.
Всезнающие шоферы приносили раз за разом одну за другой странные вести: что АэС все реже и реже стал ездить на завод, что визиты эти были все короче, а здоровье его становилось все хуже и что, расставшись, наконец, с Клавдией Кильдишевой, он снова сблизился с женой, которая переехала к нему на дачу.
Вскоре Яковлеву изменчивая судьба нанесла еще один тяжелый удар: понадеявшись на доброе сердце жены, он, вероятно, рассчитывал опереться на нее, но однажды она вышла в сад, да так и не вернулась домой. Когда ее хватились и стали искать, холодный труп Екатерины Матвеевны обнаружили в кустах сада.
22 августа 1989 года Александр Сергеевич Яковлев умер.
На траурном митинге в числе других выступил и я.
Исстари принято в таких случаях говорить только хорошее или ничего. Оставив при себе обиды и недовольство, я легко и непринужденно вспомнил все то прекрасное, чем был одарен в избытке наш знаменитый руководитель:
— ясный, трезвый, энциклопедический ум;
— безошибочный, изысканный, верный вкус в области формы и цвета;
— твердую, непреклонную волю в достижении раз поставленной цели, неуклонное стремление к преодолению неизбежных препятствий на пути к ней, доведение дела до конца;
— органическое сочетание технической эстетики с научной целесообразностью, склонностью к тому, что теперь стало именоваться словом дизайн;
