— Вот и не поминай сам, — говорит Эберт, проходя в дом. — Разрешите представить, господин Штайн, наш добрый хозяин, грубиян и задира Хайнц Шустер. Несмотря на фамилию — вовсе не сапожник, а даже бывший моряк. Ныне ресторатор и владелец отеля. Никого и ничего не боится, кроме, пожалуй, адского пламени. Поэтому непрестанно чертыхается, чтобы побороть страх. Хайнц, это господин Штайн, наш новый землемер, как я понимаю, пешком прямо со станции. Сегодня он переночует у тебя, а завтра мы подыщем ему местечко поуютнее. Хотите поужинать, господин Штайн?
— Было бы неплохо, — говорит Пауль, кашлянув.
— Я тоже поем с вами, если не возражаете, — продолжает Эберт, ставя свой велосипедный фонарь на середину стола. — Хайнц, сделай нам что-нибудь горячее. Разметишь на мои талоны. Как вы относитесь к пиву, господин Штайн? У нас неплохие поставщики. Дорогой Хайнц, не стой столбом, сначала пиво, потом все остальное. Садитесь здесь, господин Штайн, а пальто можете повесить вон там.
Через две минуты появляется пиво в грубых глиняных кружках, глазурованных лишь изнутри, но удивительно приятных на ощупь и удобных в руке. Пиво такое холодное, что леденит пальцы даже через стенку кружки. Пауль, всю жизнь предпочитавший вино, с сомнением заглядывает внутрь, осилит ли он столько? И хватит ли у него денег расплатиться?
— Итак, за знакомство, господин Штайн! — Эберт поднимает кружку, кивает Паулю и пьет, внимательно поглядывая поверх пены.
— Что ж, за знакомство, господин Эберт, — отвечает Пауль, вздыхает и осторожно отпивает глоток, потом другой, третий, пиво замечательно вкусное, он пьет и пьет, и останавливается лишь, когда начинает ломить зубы. Эберт усмехается в бороду.
— Неплохо, а? Вам у нас понравится. Как у вас там с пивом, ну, откуда вы родом? Майнц? Я никак не соображу, какой у вас выговор, такой вы молчун. Так откуда же вы?
— Из Любека, это, знаете ли, на севере, — Пауль показывает пальцем вверх, на потолок. — Но наша семья беспрестанно переезжала, поэтому у меня никакого определенного выговора нет.
— Ну, в Любеке я не был, — тянет задумчиво Эберт, — а вот наш добрый хозяин, наверняка, плавал в тех местах. Хайнц, старый ты мореход, ты бывал когда-нибудь в Любеке?
Хайнц как раз приносит две тарелки яичницы с беконом и соль.
— Яйца утрешние, — бурчит он. — Мы в Любеке сукно грузили.
— Ну и как, красивый город?
— А черт его знает, я из трюма не вылезал. Может, и красивый, мне-то кой черт с того?
— С тобой положительно невозможно разговаривать. Неужели ты даже не сошел на берег, к своей невесте? У тебя же в каждом порту было по красотке.
— У меня только в Гамбурге была невеста. Вы это, черт подери, знаете не хуже меня. Если бы я тогда женился, я не гнил бы в этой чертовой дыре, а имел бы пивную на самой Реезендамм. Только моей невесте сейчас уже за шестьдесят и она уже лет сорок, как замужем.
— Ты нашел свою тихую гавань, Хайнц, и не надо ворчать. Мы тебя, грубияна, любим таким, какой ты есть. Твоя невеста наверняка запретила бы тебе чертыхаться, сделала бы из тебя добропорядочного бюргера. Ты и недели бы не выдержал, завербовался бы тайком на корабль и сбежал бы в Южную Америку. Повтори-ка, друг мой, яичницу и положи побольше бекона — господину Штайну, похоже, твоя стряпня пришлась по душе. И нацеди нам еще пива, но на этот раз не напусти так много пены.
Наевшись, они сидят и просто пьют пиво. Потом Эберт хмыкает, отодвигает кружку и Пауль понимает, что сейчас-то и произойдет серьезный разговор. Однако он совсем не боится, сказывается выпитое.
— Видите ли, господин Штайн, — говорит Эберт, глядя куда-то в угол, — мы здесь живем тихо и очень замкнуто, работа, понимаете ли, обязывает, а дела тут творятся нешуточные, поневоле будешь подозрительным. Я-то нахожу это смешным и глупым, но наше начальство — о, нет! — оно смертельно серьезно. Мы были вынуждены даже прослушать цикл лекций о соблюдении секретности, которые прочитал нам какой-то тип из Берлина. В нерабочее, разумеется, время. В рабочее полагается трудиться, а на подобную галиматью извольте потратить личные двадцать часов. И на этих лекциях такого наслушаешься, что в любом приезжем начнешь видеть врага. Так что, я прошу меня извинить, если мое поведение показалось вам неподобающим. Нет, нет, не возражайте. Потом, тут ведь такое происходит…
