– Откуда он взялся. Пол?
– Понятия не имею. Однажды, когда я рано утром вышел на прогулку, он просто лежал на ступенях возле кухни. Я понял, кто это, сразу, но, чтобы убедиться, взял из корзинки в прачечной катушку. А потом достал коробку из-под сигар. Устелил ее самым мягким, что нашлось. Он – как мы, Элли, в конце жизни попал в это печальное место. И тем не менее не потерял вкуса к жизни. Он все так же любит свою катушку и по-прежнему любит, когда его навещает старый товарищ по блоку. Шестьдесят лет я хранил в себе историю о Джоне Коффи, шестьдесят с лишним, а теперь рассказал, Думаю, что именно поэтому он и вернулся. Чтобы сказать мне, что надо спешить, пока еще есть время. Потому что я – как он, я уже почти там.
– Там – это где?
– Ну, ты знаешь, – ответил я, и мы молча понаблюдали за Мистером Джинглзом. Потом просто так я снова бросил катушку, хотя Элен просила меня не делать этого. По-своему погоня за катушкой для него была чем-то вроде медленного и осторожного секса у пожилых людей: может, вам не хочется на него смот-реть – вам, молодым и убежденным в том, что, когда наступит время старости, для вас будет сделано исключение, – но им ведь все равно хочется этим заниматься.
Мистер Джинглз опять погнался за катушкой, явно превозмогая боль, и так же явно (по крайней мере для меня) со всем прежним азартом.
– Слюдяные окошечки, – прошептала она, глядя на него.
– Слюдяные окошечки, – согласился я, улыбаясь.
– Джон Коффи прикоснулся к нему так же, как и к тебе. Он не улучшил твоего здоровья тогда, но сделал тебя... устойчивее, что ли?
– Да, пожалуй, это верное слово.
– Устойчивее к тем вещам, которые валят с ног всех остальных, как деревья, изъеденные изнутри термитами. Тебя и Мистера Джинглза. Когда он взял Мистера Джинглза в свои ладони.
– Правильно. Какой бы силой ни наделил нас Джон – а я думаю так, – все равно она тоже кончается. Термиты все-таки прогрызли свои ходы через нашу кору. Это заняло немного больше време-ни, чем обычно, но они уже тут. Возможно, я протяну еще пару лет, люди все-таки живут дольше мышей, а вот дни Мистера Джинглза, по-моему, уже почти на исходе.
Он догнал катушку, захромал вокруг нее, упал на бок, тяжело дыша (мы видели, как дыхание волнами вздымает его шерстку, словно круги по воде), потом поднялся и стал носом живо толкать катушку назад. Его мех поседел, походка была нетвердой, но глазки-бусинки блестели ярко, как всегда.
– Ты думаешь, он хотел, чтобы ты закончил то, что начал писать? Да, Пол?
– Не Мистер Джинглз. Не он, а та сила...
– Как, Поли! И Элен Коннелли! – прозвучал голос из открытой двери. В нем звучал какой-то саркастический ужас. – Живые и здоровые! Какого дьявола вы тут вдвоем делаете?
Я повернулся, совсем не удивившись появлению Брэда Долана. Он улыбался так, словно знал, что обманул нас и сделал это виртуозно. Как далеко он отъехал после окончания смены? Наверное, не дальше бара «Рэнглер», где выпил пару пива, а может, еще и потанцевал, прежде чем вернуться.
– Убирайтесь, – холодно сказала Элен. – Сейчас же уходите отсюда.
– Это ты мне велишь убираться, ты, старая сморщенная сука, – произнес он, все еще улыбаясь. – Возможно, ты еще можешь говорить мне это там, наверху, но сейчас ты не наверху. Сюда вам вообще ходить нельзя. Это за территорией. Что, Поли, устроил себе маленькое любовное гнездышко? Прямо здесь? Что-то вроде комнаты плейбоя для престарелых. – Его глаза округлились, когда он наконец рассмотрел, что находится внутри сарая. – Что за черт?
Я не обернулся. Во-первых, я знал, что там, а во-вторых, прошлое вдруг наложилось на настоящее, создав ужасающий образ, реальный и трехмерный. В дверях стоял не Брэд Долан, а Перси Уэтмор. В следующую секунду он вбежит в сарай и раздавит Мистера Джинглза (у которого уже не оставалось надежды убежать) своим башмаком. И на этот раз не будет Джона Коффи, чтобы вернуть его почти из небытия. Так же отчаянно хотел я, чтобы появился Джон Коффи, он мне был так нужен в тот дождливый день в Алабаме.
Я поднялся на ноги, уже не чувствуя боли в суставах и мышцах, и рванулся к Долану.
