"14 апреля 1942 года.
10-го числа на базаре полицай и жандармы забили почти до смерти Борьку Кирея за то, что он пел советскую песню. От побоев он сошел с ума. Навряд выживет. Картошку мы с Иваном Матвеевичем посадили. По городу кто-то расклеил листовки. Вот полицаи заносились! В листовках было нарисовано, как немцы шли на Москву и как с Москвы. Интересно!.."
"1 мая 1942 года.
Нынешний день немцы хотели отметить. Хотели устроить демонстрацию. Конечно, под надзором полиции и жандармерии. Никто не пошел на ихнюю демонстрацию. Мы с ребятами отпраздновали по-своему этот день на ставку в поле. 27 апреля сгоняли смотреть, как вешали одного дядька за то, что он зарезал свою корову. Заработали немецкие душегубки, которые находятся в полевой жандармерии. Садят людей в машины, вроде как для прогулки за город, а привозят за город трупы. Жандармерия стоит в бывшем райисполкоме".
"17 мая 1942 года.
Б.Кирей умер. Сегодня пришел эшелон с фронта с немцами. Вшей у них уйма. Они их ловят пригоршнями. Нам от них досталось здорово. Дерутся, черти! Злые ходят. Не сладко, видать, им на фронте".
"30 мая 1942 года.
Начали полоть картошку. Я рыбу пустил в нашу копанку. Вчера хотел перейти на другую сторону путей через линию, жандарм поймал и отлупил здорово. Больно бил сапогами, собака!"
"9 июня 1942 года.
Приехал вербовщик. Ребята убегают на хутора. Вчера немец одну девчонку лет восьми забил насмерть за то, что собирала щепки на путях. 5-го еле убег от жандарма. Когда убегал, то разбил 36 яиц в кошелке. Которые не вытекли, сжарил в банке и съел. Думал зарабатывать с тележкой, как некоторые пацаны. Съездил два раза, уморился, а заработал всего две марки. Да и противно это. Вроде как холуй немецкий".
"19 июня 1942 года.
Набор в Германию идет. Сегодня пойду на Шумейкив хутор, а то еще попадусь".
Летом в городе снова появился отряд гестапо. Городок оцепенел от убийств. Немцы устраивали бесконечные облавы на людей. Хватали трудоспособных, набивали ими товарные вагоны и увозили в Германию.
А в районе "новый порядок" вылился в форму изуверского, бессмысленного террора. В ближнем к Бахмачу селе фашисты вывели на площадь и расстреляли полевую бригаду колхозниц, которые перед войной были награждены медалями за высокий урожай сахарной свеклы. Другой "вины" за собой эти простые многодетные женщины-труженицы не знали.
Из села Рыжки пригнали в город тридцать шесть человек и живьем закопали в одну яму.
В Тынице поймали и расстреляли организатора партизанского отряда бывшего председателя сельсовета коммуниста Василия Щербу. Потом уничтожили большую группу тыницких мужчин и женщин.
Летом 1942 года на станции, на городских улицах, на шляхах вокруг Бахмача появились поодиночке и группками дети, просящие подаяние. Они были босы, полураздеты, в струпьях и вшах. Гестаповцы вылавливали их, сажали в душегубки и увозили. Из села Городище до Анны Константиновны доходили слухи, что "ее дети" все живы. Арона Риса под именем Володи селяне передавали из хаты в хату. Мальчика все время стригли наголо, чтобы немцы не заметили его черных, курчавых волос...
Число обездоленных детишек в городе и районе росло. Было голодно тем летом, и многие матери умирали от недоедания, отдавая все своим детям. Неподалеку от Анны Константиновны остались сиротами трое ребятишек. Они так и жили втроем, ночевали в пустой хате, а днем выпрашивали милостыню.
Анна Константиновна взяла их к себе. Трое Пористых да двое Хамовых это уже пятеро. Чем их кормить? Начала подкапывать картошку, мелкую, как горох, пыталась восстановить довоенные связи, но люди словно одичали проходили мимо, не отрывая от земли глаз. Однажды встретила врача Данилу Ивановича Костенко, высокого седого старика, работавшего в Бахмаче с самой революции. Они молча стояли, разглядывая разрушенные дома, что тянулись по обе стороны улицы, печные трубы на пепелищах.
- У меня сердце обливается кровью, Данила Иванович, - сказала Анна Константиновна. - Не могу видеть детских мук. Надо что-то делать...
Она знала, что Костенко очень любил ребят. Своих детей ему, как говорится, не дал бог, и он всю жизнь страдал от этого. Данила Иванович долго молчал, потом медленно проговорил:
