Стоп. Замка у меня пока нет. Есть недостроенный первый этаж, толпа крестьян, таскающих кирпичи, веселая компанию бродячих каменщиков и вдохновенный мастер. И черт знает, что они, в конце концов, построят. Перегрин время от времени рассказывал мне, как продвигается дело, и постоянно твердил, что замок получается очень необычный, подобных ему нет и в ближайшее столетие не предвидится.
С некоторым недоумением я оглядывал широкий квадратный двор, еще не вымощенный и превратившийся под дождями в грязное месиво, не слишком могучие стены и едва начатую шестигранную главную башню. Ничего уникального я во всем этом не усматривал. Сотни таких крепостей разбросаны по Западным Равнинам, и неприступными их назвать язык не поворачивается…
Фиделин как-то незаметно закончил рассказ про Зэ-Боброзуба и перешел к своей любимой истории о том, до чего же ловко малыш Перегрин развалил старый Даугтер. Он рассказывал эту историю уже раз десять, всегда с новыми подробностями. Сегодня, будучи в ударе, он излагал особенно цветисто. Были упомянуты и светлая ночь, и зловещая полная луна, и далекий вой собак где-то на равнине, посвист ветра в ушах. И как малыш отвел всех подальше и велел стоять тихо и смирно, а потому что ночь была светлая, все разглядели его лицо, и как он смотрел на крепость, а крепость возьми да и развались.
— Глядим, западная башня только и стоит. А остальное — начисто. Я варежку разинул и закрыть не могу. Кухарки в рев. Барг Длинный и вовсе в обморок грохнулся. Мыслимое ли дело! Тут, конечно, все на малыша совсем по-другому посмотрели. Могущественный волшебник, одно слово. Ладно бы, там, дунул-плюнул или слово какое сказал, а то ведь глянул только. А она и рухнула. Да так аккуратненько. Даже камешки, это, рассортировались. Какие побольше, какие поменьше.
Камешки — это было что-то новое.
— Врешь, — лениво ответил я.
— Чтоб я сдох! — Он вытаращил честные глаза. — Вот если бы вы, господин, вышли…
— Что ты сказал?
— То есть не вышли, а это… ну… я не о том. Камешки эти всякий мог видеть, кто рядом был, а вас не было, так вот я к тому, что если бы вы тогда из западной башни бы вышли…
— По горбу? — спросил я.
Он испуганно умолк.
Я хорошо запомнил ту ночь. Она действительно была неправдоподобно, сказочно светлой. Все увидели, как превращается в сортированные камешки трухлявая крепость эпохи Великих Завоеваний. Все, кроме меня.
С большим трудом втолковал я Перегрину, что выходить мне на равнину не хочется. Он все повторял, что даже находясь в западной башне, с которой ничего не случится, я подвергаю себя опасности, употребил смешное выражение «шальной кирпич», и уговаривал меня не капризничать и отойти вместе со всеми на расстояние полета стрелы. Ничего не стоило просто вышибить его за дверь, но в его глазах была такая искренняя за меня тревога, что я усадил его напротив и, как мог, рассказал все.
— Хорошо, — сказал Перегрин, помолчав.
И вышел. Фиделин заявил, что нипочем меня не покинет. Анч и Хач, которые должны были в ту ночь западную башню охранять, заявили, что нипочем не покинут пост. Я грозил и ругался, близнецы тихо ухмылялись, Фиделин крепко держался за мой рукав. Но тут вернулся Перегрин, тихо сказал: «выйдите, пожалуйста», и они тут же убрались.
Нечего и говорить, что после уничтожения крепости волшебное воздействие его вежливости многократно усилилось. Просьба мастера была равнозначна приказу князя, и это мне нравилось все меньше и меньше. Например, сегодня, проснувшись поздно, я обнаружил, что всех до единого солдат Перегрин еще утром услал в деревню за новой партией кирпича. «Я нарочно снарядил всех, чтобы скорее погрузили и вернулись,» — сказал он мне. Посмеявшись, я ответил, что если они и вернутся сегодня, то наверняка поздно вечером, очень довольные и очень пьяные. Но скорее всего они явятся завтра утром, проспавшись. Так или иначе, каждый из них получит от меня по морде, и виноват во всем будет только уважаемый мастер. Додумался — парней в деревню. Козлов в огород. «Я не знал,» — сказал Перегрин и ушел расстроенный.
Ничего-то он не знал, кроме своей архитектуры и своих таинственных манипуляций. Западная башня стала теперь в точности такой, какой была задумана — с высокими окнами и лестницей, закручивающейся справа налево, а не слева направо, как раньше. Я ничего не имею против высоких окон, и лестницу такую мне, левше, оборонять в случае чего гораздо удобнее. Не нравилось мне только, что он устроил повсюду какие-то ниши, в которые помещал разные финтифлюшки, выточенные из дерева, время от времени их менял и строго запрещал к ним прикасаться.
