В копенгагенском зоологическом музее муравьи служат музейными экспонатами. Все остальные экспонаты — чучела, но попробуйте сделать чучело муравья! Гораздо дешевле использовать на этом месте живого.
И вот живет в музее муравей, сам живой, а работает чучелом. Не он один работает чучелом, хотя многие делают вид, что у них другая, более осмысленная работа. Потому что с чучела какой спрос? Живешь за стеклянной витриной, в государственном муравейнике. А рядом по телевизору всю твою жизнь показывают в увеличенном виде. Какой муравей может мечтать, чтоб его показывали по телевизору?
Плохо только, что свои не могут посмотреть. Они внутри витрины живут, а телевизор повернут экраном наружу. Выберется муравей из витрины, чтоб по телевизору себя посмотреть, а там зазевается, с кем-то заговорится — и поползет от витрины к витрине, разглядывая, как там' настоящие чучела живут.
Ничего не скажешь, красиво чучела живут. Какое разнообразие, какое богатство природы! Тут тебе и тропики, тут тебе и арктические льды. Умеют чучела жить, умеют устраиваться. Станешь им рассказывать про свою насекомую жизнь, а они и не слышат. И головы в твою сторону не повернут. Такие важные, неподвижные. Это называется: манера держаться. Что бы тебе ни говорили, а ты как глухой. Держишь себя в руках, не поддаешься соблазну.
Все-таки быть чучелом — большое искусство. Не просто работать чучелом, а быть чучелом всем своим существом.
Говорят, такое чучело где-то работало директором музея. Прислали его экспонатом, но на месте не разобрались и зачислили на должность директора. Спохватились, когда уже на пенсию провожали. Подошли целовать, чмок, а это чучело.
Да, по-крупному чучела живут, у нас так не умеют. Правда, по телевизору их не показывают в увеличенном виде, а что толку, что нас показывают, если мы живем в натуральную величину? У нас в жизни одно, и совсем другое по телевизору.
Правда, обещают. Если будем жить самоотверженно, беззаветно, то и нам после смерти воздвигнут чучело. Вот когда мы по-настоящему заживем!
Хотя какая это жизнь — после смерти! У нас и при жизни этой жизни пустяк, а после смерти и столько не наберется. И все же больше, чем у этих чучел, потому что у них и того нет. Жизнь красивая, а присмотришься — жизни нет. Потому что у них нет проблем, а для жизни нужны проблемы.
Была б у муравья своя отдельная семья, был бы у него личный ребенок, он бы сказал этому сопляку: жизнь — это проблемы. Мы живем, потому что у нас проблемы. И пока у нас проблемы.
А эти чучела? У них никаких проблем. Поэтому и жизни у них на муравьиный ноготь не наскребется.
Андорра — маленькая страна, и она уже никогда не вырастет в большое государство. Как же у них с патриотизмом? Патриотизм — это тяга к родной земле, и чем земля больше, тем тяга должна быть сильней, согласно закону всемирного тяготения. Нам, например, для патриотизма нужно любить не только Россию и Украину, но и Эстонию, и Туркмению. Если мы, допустим, будем любить одну Украину, это будет не патриотизм, а национализм.
Когда-то мы могли не любить Курильские острова. Было такое время. А теперь мы не можем их не любить, нам будет их не хватать для полного патриотизма. Как же мы можем отдать кому-то Курильские острова? Это же наша родная родина!
Иван Грозный мог не любить Казанское ханство. Екатерина могла не любить Крымское ханство. Но потом они их полюбили, и с тех пор мы не можем их не любить, это будет в ущерб нашему патриотизму.
А вот Андорра как была, так и осталась маленькая. И песню «Широка страна моя родная», которая развивает в людях патриотизм, в Андорре совершенно невозможно петь, потому что вся эта страна меньше нашего Воловецкого района.
