В лунном свете руины выглядят как куски мрамора и лунная пыль, сломанные статуи и тени.
Я переключаю Архив на мгновение до ее смерти, на Уолнат-стрит, и долю секунды смотрю на отражение Терезы во время ослепительной вспышки.
Но на этот раз после вспышки и мимолетного отражения в витрине Тереза остается со мной, как будто ее не стирали, как будто я ее не терял. Она отворачивается от меня и смотрит на другую витрину. Нет ни пламени, ни пепла. Тротуары запружены богатыми покупателями, получившими новую жизнь – ведь они должны были умереть в огне, но огня нет. Это какой-то трюк Болвана? Очередная геоинсталляция с якобы не сгоревшим Питтсбургом? Стоит чудесный осенний день. Тереза вот-вот родит, и проходящие мимо женщины спрашивают, когда подойдет срок, говорят, что она прекрасно выглядит, и желают ей всего хорошего. Я хочу ее увидеть, обнять и почувствовать, как толкается наш малыш. Этого не может быть, никогда не было, это не она. Я следую за ней.
– Тереза? – говорю я, но она меня не слышит и не поворачивается.
Она идет по Белльфонте – боковой улочке, ведущей от Уолнат к нашей квартире. Новый слой – прохлада в тени дерева. Новый слой – где-то вдалеке жужжит газонокосилка, пахнет скошенной травой. Этого не может быть, такого никогда не существовало – бомба должна была взорваться пять минут назад, все вокруг должно сгореть. Но мы здесь. Мы здесь. Все неправильно.
– Тереза?
Я бегу к ней, кладу руку ей на плечо. Она оборачивается, но у нее нет лица, лишь серый расплывчатый овал, пустота. Я отскакиваю. Изображение исчезает, Архив отключается, превращаясь в светящуюся точку, а потом и вовсе пропадает, день сменяется ночью, опустошенным миром. Она привела меня домой.
Сломленная земля, дуга предрассветного неба – до зари осталось еще около часа, но черный купол горизонта уже сереет, а звезды бледнеют. Наш дом еще стоит, хотя западное крыло обрушилось, не то от взрыва, не то после многих лет запустения, но бо́льшая часть фасада уцелела. Ступени крыльца превратились в груду бетона и кирпича, покрылись землей и поросли бурьяном. Я пробираюсь по лужайке к входу, мимо греческих урн, где когда-то цвели пионы, по растрескавшемуся крыльцу в вестибюль. Я здесь. Черно-белые плиты пола стали однотонно темными, валяются покореженные латунные почтовые ящики и разбитое стекло. Диваны обуглились. Все вокруг блестит после дождя, протекающего сквозь дыры в крыше – лужи на полу и влажное дерево, вонючая сажа.
Я бегу наверх.
Я здесь.
Тереза, я здесь.
Квартира двести восемь.
Я открываю дверь, но больше нет никакой квартиры двести восемь. Задняя стена дома обрушилась, от квартиры двести восемь остались только несколько щепок из половиц и пропасть за обвалившимися кирпичами. Я смотрю вниз с обрыва, который когда-то был нашим домом. Ничего не осталось. Ничего.
Не знаю, что я надеялся найти.
Мне не следовало сюда приходить.
Я роняю цветы и смотрю, как они падают.
– Мистер Блэкстон?
Я отворачиваюсь от пропасти. В коридоре стоит человек в черном рабочем комбинезоне и противогазе.
– Джон Доминик Блэкстон? – спрашивает он приглушенным басом.
В нескольких шагах за его спиной стоит еще один человек. Он тоже в противогазе и похож на медведя. Сейчас я умру. Я у них в руках и завишу от их милосердия, если они им обладают. Ноги у меня подкашиваются. Эта квартира будет последним, что я увижу.
– Чего вы хотите? – спрашиваю я.
Со стороны лестницы появляется третий человек, преградив мне путь к отступлению. Видимо, это Рори. Он тоже в противогазе. А тот, кто говорит, наверное, Грегор, брат Уэйверли.
– Уэйверли знал, что как только вы увидите жену, то помчитесь сюда, – говорит он.
Медведь – Кормак – достает полицейскую дубинку и быстро шагает ко мне. Я уворачиваюсь, но он бьет меня по голове, и удар отзывается в ухе яркой вспышкой боли, ломая мне челюсть. В голове звенит, звуки доносятся как из-под воды – в Начинке звучит любимая музыка Альбион, джаз Бориса Виана, мелодия дергается и умолкает. «Ошибка», – сообщает Начинка.
Во второй раз он бьет по правому колену, я падаю со сломанной ногой и вижу торчащую из кожи кость. Правая голень и ступня болтаются как тряпка, и тут я получаю третий удар – в лицо. АйЛюкс перезагружается. Изо рта хлещет кровь. Зубы. Еще два удара – по обеим рукам, ломаются кости, дробятся пальцы. Я кричу.
