Но Ной не поверил их словам и потребовал, чтобы Дэниэла немедленно отвезли в местную больницу. Здесь уже не парамедики, а опытные врачи констатировали смерть. Все это случилось глубокой ночью, и Ной решил не беспокоить Марис до утра.
Теперь Майкл пересказал услышанное от Марис Паркеру. Тот некоторое время молчал, потом покачал головой.
— Я думаю, — проговорил он, — она казнит себя за то, что ее не было с отцом вчера вечером.
— Когда я вез ее на катере через пролив, она так и сказала, — ответил Майкл.
— Как… как она?
— А ты думаешь — как?
Паркер пропустил этот язвительный ответ мимо ушей. Он сам был виноват, задав глупый вопрос.
— Я думаю, она чувствует себя так, словно ее пропустили через мясорубку, — сказал он.
— Тебе виднее, — буркнул Майкл. — Ведь ты тоже приложил к этому руку.
Этого Паркер уже не мог вынести и, резко рванув колеса кресла, повернулся к Майклу лицом:
— Ты хочешь сказать, я плохо обошелся с Марис?
— Ты и сам прекрасно это знаешь, Паркер.
— Ну и что ты теперь сделаешь? Поставишь меня вместе с креслом в угол? Лишишь меня сладкого? Запретишь смотреть телевизор? Что?!
— Вообще-то я думал, что это тебя следовало пропустить через мясорубку.
В глубине души Паркер был согласен с этим утверждением, но одно дело думать, и совсем другое — слышать упреки из чужих уст.
— Я должен был переспать с Марис, — заявил он, обиженно нахохлившись. — Это была важная часть моего замысла. Впрочем, ты должен был догадаться…
— Не беспокойся — я догадался, но это вовсе не значит, будто мне это нравится.
— От тебя этого и не требуется, — отрезал Паркер.
— А как насчет тебя? — осведомился Майкл.
— Что — «насчет меня»? — удивился Паркер.
— Тебе это нравится?
Паркер уже готов был ответить резкостью, но неожиданно смешался под взглядом Майкла и промолчал. Опустив голову, он пробормотал себе под нос:
— Это к делу не относится.
— А вот я так не думаю. Больше того, я уверен — от этого зависит, что ты предпримешь дальше. Паркер повернулся к клавиатуре.
— Извини, — сухо сказал он. — Я пытаюсь работать, а ты мне мешаешь.
— Прекрасно! Можешь сколько угодно поворачиваться ко мне спиной, можешь хоть до скончания века пялиться на пустой экран и говорить, что ты пишешь, но мы оба знаем: тебе сейчас не до работы!
Паркер, не на шутку разозлившись, снова повернулся к Майклу.
— У меня сложилось впечатление, что ты пришел к какому-то заключению и теперь тебе не терпится высказаться, — прошипел он. — Ну, давай выкладывай! Ведь я же знаю — ты не оставишь меня в покое, пока не выложишь, что у тебя на уме!
— Я не собираюсь ссориться с тобой, — невозмутимо ответил Майкл. — В одном ты прав: я действительно собираюсь сказать тебе кое-что.
Паркер страдальчески поднял глаза к потолку, но Майкл продолжал как ни в чем не бывало:
— Тебе удалось воскресить себя, когда твоя жизнь была фактически закончена — твое бренное тело погибало. Да, я тебе помогал — делал тебе уколы, ставил капельницы и не давал перегрызть себе вены, но я бы ничего не смог, если бы ты сам не захотел вернуться к жизни. Ты проявил стальную решимость и несокрушимую волю, ты преодолел множество препятствий, которые многим, находящимся в том же положении, оказывались не по плечу. И ты выиграл, хотя все шансы были против тебя. И ты не только ожил, но и добился успеха, который не снился большинству здоровых людей, не имевших твоих проблем.
— Я с радостью отдал бы этот успех за здоровые ноги, — вставил Паркер, но Майкл снова не обратил на его слова внимания.
— Да, физически ты исцелился, но душа твоя продолжала болеть, и это неудивительно, ибо ее муки были невыносимее. Нанесенные ей раны были слишком глубоки, чтобы исчезнуть, зарубцеваться даже годы спустя. Титановые штифты и скобки скрепили твои раздробленные кости, и затянулись раны, но душа твоя продолжала кровоточить так, как если бы все, что с тобой случилось, случилось вчера. Вот почему ты, как дикий зверь, рычишь и бросаешься на каждого, кто приближается к тебе с намерением помочь.
— Именно это я и пытался объяснить тебе на протяжении последних лет, — перебил Паркер. — Ничто не в силах мне помочь, Майкл! Я безнадежен…
