Москва, Внутренняя тюрьма МГБ в Лефортово, 1953 год
Когда дверь распахнулась, и на пороге появился высокий, бритый наголо полковник МГБ, следователь Павел Мороз быстро отодвинул стул, вскочил и вытянулся в струну. Но бритый небрежно махнул рукой:
— Сиди, Паша, сиди. А вот ты… — голос его угрожающе зазвенел, — ты, сволочь, встал! Встать, кому говорят!
Роман Сергеевич поспешно вскочил на ноги. За ту неделю, что он провел в тюрьме, его еще ни разу не били, но соседи по камере объяснили, что это зависит от следователя. Мороз был добрым следователем. А вот бритый полковник, судя по всему, злым.
— Ну что, лейтенант, — спросил он, рассматривая Романа Сергеевича холодными глазами рептилии, — раскололся твой подследственный?
— Никак нет, товарищ полковник! — отрапортовал Мороз. — Повторяет одно и то же. Никаких древних предметов культа при раскопках не находил, надписи на алтаре сфотографировал, но не прочел, поскольку не владеет этим… санскритом. Все показания запротоколированы.
— В несознанку, значит, играем, — зловеще произнес бритый. — Ясно. Выйди, Паша.
— Есть, товарищ полковник! — Роману Сергеевичу показалось, что в голосе лейтенанта прозвучало явное облегчение.
Когда за Морозом закрылась дверь, бритый подошел к подследственному так близко, что тот почувствовал его странный, пробивавшийся сквозь резкие ноты офицерского одеколона, запах. Этот запах был хорошо знаком археологу — так пахли хранилища древностей, запасники музеев, где пылились артефакты давно минувших веков. Но сейчас так пахло от живого человека, и это пугало Романа Сергеевича больше, чем неподвижные змеиные глаза полковника.
Полковник протянул огромную костлявую лапу, и Роман Сергеевич зажмурился в ожидании удара. Но бритый всего лишь схватил его за подбородок и несколько раз повернул голову — вправо, влево, потом опять вправо. «Как коня на ярмарке выбирает… — некстати подумал Роман Сергеевич. — Сейчас заставит показать зубы…»
— Откуда ты узнал о храме Скрещенных Стрел? — спросил бритый, резко отпустив подбородок археолога.
Тот покачнулся — после недели допросов у него разладилась координация движений — но устоял на ногах.
— Храм был открыт немецким исследователем Иоганном Кюббе в 1864 году, — заученно ответил Роман Сергеевич. — Я использовал книгу Кюббе при подготовке кандидатской диссертации. Это важный для науки памятник…
— Каким образом тебе удалось так быстро найти алтарь? — перебил его полковник. — У тебя были какие-то записи?
— Нет, — записей и вправду никаких не было — все бумаги отца пропали где-то в архивах НКВД. — Просто везение. Знаете, новичкам везет…
— Тебе кто-то помогал?
— Простите?
Дурацкая привычка переспрашивать уже не раз подводила Романа Сергеевича в этих стенах. Но если лейтенант Мороз после каждого его «простите?» и «правильно ли я вас понял?» всего лишь выходил из себя и начинал орать и брызгать слюной, костеря на чем свет стоит гнилую интеллигенцию, то полковник отреагировал гораздо спокойнее. Он ткнул археолога пальцем куда-то под ребра и отошел на пару шагов, чтобы подследственный не наблевал ему на ботинки.
— Повторяю вопрос, — произнес он равнодушно. — Тебе кто-то помогал найти алтарь?
— Нет, — прохрипел Роман Сергеевич, извиваясь на полу, как перерубленный лопатой червяк. Внутренности его терзали раскаленные клещи. — Никто… мне… не помогал…
— Ты прочел надписи на алтаре?
— Нет… только… сфотографировал… я не знаю санскрит…
— Там были надписи и на другом языке.
— Иератическое письмо… тем более… я же не египтолог…
— Однако то, что это иератическое письмо, ты определил. Ты лжешь мне, Роман. А лгать мне нельзя. Итак, ты прочел таблички Итеру?
— Не знаю… что это… я… первый раз… слышу о них… — прохрипел археолог.
Бритый эмгэбэшник присел на краешек стола и достал из кармана плоский серебряный портсигар. Отщелкнул крышку, извлек зеленый леденец и бросил в рот.
— Сейчас ты поедешь со мной, Роман. Я покажу тебе один предмет — думаю, любой археолог мира был бы счастлив его увидеть. Однако вряд ли твое счастье продлится долго. Потому что живым из моего кабинета ты уже не выйдешь.