— Раздевайтесь, — сказал ДД. — Обувь не снимайте, у нас довольно грязно. Прошу всех в мою келью.
В келье, помимо запаха книг и табака, отчетливо пахло псиной. Подстилка, источавшая этот запах, располагалась в трогательной близости от изголовья низкой Димкиной тахты. Кроме этих двух спальных мест в келье имелись уходившие к недосягаемому потолку книжные полки темного дерева и титанический письменный стол. Из светских атрибутов наличествовали водруженная на груду каких-то рукописей и рисунков гитара и прикрепленная к стене над тахтой шпага.
— Очень уютно, — сказал я. — Только филина под потолком не хватает, а так все стильно.
— Здорово! — в очередной раз воскликнула Наташа (меня это начало уже потихоньку утомлять). — Так это здесь вы живете, Дима?
— Да, — сказал Лопухин. — Вообще-то у нас шесть комнат, но жилых, по сути, только четыре, да и то две сейчас пустуют. Мама в Ленинграде, у тетки, мы живем с дедом вдвоем, ну, вот еще и собака…
Он замолчал, старательно отводя взгляд от Наташи.
— А как вы достаете книги с верхних полок? — спросила она, не замечая его смущения. — Вам же должно быть страшно неудобно, хотя вы и очень высокий…
ДД оживился.
— Есть специальная лесенка, но она, по-моему, сейчас у деда в кабинете… А вас заинтересовала какая-то книга там, наверху? — он сделал движение в направлении двери, готовый, видимо, принести эту лесенку, но Наташа улыбнулась и покачала головой.
— Нет, просто интересно с технической точки зрения… Я же, в отличие от вас, естественник. Знаете, впервые вижу столько книг в одной комнате… Дима, у вас большая библиотека?
— Пятнадцать тысяч томов, — скромно сказал ДД. — Четырнадцать тысяч восемьсот шестьдесят с чем-то, если быть точным…
Я с тайной болью ждал, что сейчас вновь услышу произнесенное с придыханием «здорово», но вместо этого Наташа внимательно посмотрела на окончательно смутившегося Лопухина и задумчиво сказала:
— Должно быть, вы ужасно умный человек, Дима…
И тут Лопухин отколол странную штуку. Он поднял голову, посмотрел на нас ясным взором и произнес необычайно твердым голосом:
— Нет, Наташа. Я вовсе не такой уж умный. По-моему, я просто дурак. Он повернулся и вышел из комнаты. Наташа вопросительно посмотрела на меня. Я поднял брови.
— Он всегда был чересчур самокритичен.
Через минуту ДД вернулся в комнату с подносом в руках. На подносе стояла оплетенная бутылка вина, бокалы и две большие зеленые свечи в заплывших воском канделябрах.
— Как здорово! — с придыханием сказала Наташа.
Вот чего я не могу понять в женщинах, — и, наверное, не пойму никогда, — почему они так часто стараются выглядеть глупее, чем есть на самом деле?
— Еще минуточку, — попросил Лопухин, передавая мне поднос. — Где-то, кажется, были конфеты…
Пока я расставлял принесенное им хозяйство на широкой поверхности стола, явились и конфеты — «трюфели» в граненой хрустальной вазочке. Чиркнула спичка, ДД потянул за витой шнур, и комната из мрачной и необжитой тут же стала действительно уютной и таинственной. Темнота съела жуткое пустое пространство над головой, и свечи очертили тонкий размытый круг на расстоянии метра от стола.
Лопухин довольно умело откупорил бутылку и разлил по бокалам вино. Это было настоящее кьянти, ароматное и терпкое.
— Дима, — спросила Наташа, — можно, я заберусь на тахту? Прежде чем он успел пробормотать: «Конечно, конечно, разумеется».
Наташа была уже там, свернулась клубочком и почти пропала в густой тени. Я протянул ей вино. Из тени появилась золотистая рука, взяла бокал и спряталась снова.
Лопухин провозгласил:
— За встречу!
Мы выпили. Вино действительно было отменное.
— Дима, вы обещали спеть, — напомнила из темноты Наташа. — У вас еще не пропало настроение?
— Ничуть, — ответил Лопухин, резво вскакивая со стула. Кажется, он снова стал прежним восторженным лопушком. — Боюсь, правда, мой репертуар покажется вам скучным. Это ведь в основном полевые археологические песни, они сочиняются и поются зачастую прямо на раскопах, и тематика у них, как правило, историческая…
— Очень интересно, — заявила Наташа. — Никогда в жизни такого не слышала.
