Постепенно снижаюсь до десяти метров. Проношусь вдоль железнодорожного состава на уровне вагонных крыш. Поезд идет по насыпи, и это дает мне возможность, что называется, заглянуть в окна, к которым прильнули пассажиры. Привет, ребята! Ну как — впечатляет?! То-то же! Знай наших!
Отворачиваю в сторону от железки, несусь над заливным лугом, вижу, как разбегаются пятнистые бело-черные коровы, смешно, вроде из под себя выбрасывая короткие разномастные ноги. Над рекой, где вроде не должно быть препятствий, совершенно наглея, держу превышение над водой в метр-полтора. Проскочив под мостом, перехожу в набор высоты, надо все-таки отдышаться, придти в себя. Чую — пассажир легонько постукивает по ручке управления. Контролер во власти азарта просит этим сигналом: дай и мне… Понимаю его и даю. Откровенно сказать, не столько из дружеских чувств, а по здравому смыслу: соучастник надежнее пассажира, не заложит, если что.
В положенное по заданию время мы садимся на своем аэродроме. Как полагается, докладываю руководителю полетов: «Задание выполнил. Все в порядке». Он смотрит на меня как-то подозрительно и спрашивает: «Ты уверен, что все в порядке?» Странно. Я подтверждаю: «Так точно — все». Руководитель полетов оборачивается к пассажиру: «А по твоему, как?» И напарник подтверждает: «Все в порядке».
Пошли к самолету — жестом показывает командир, мы идем по душистой, свежевыкошенной траве, и червячок беспокойства заползает в душу.
«Что ж вы за летчики, — задумчиво говорит командир. — Поглядите, сколько провода на костыле намотано? Сейчас не видно, в траве лежит, а когда планировали, я прикинул, получается метров сто сорвали. Бреющим лазали — понятно, не завалились — случайность, но почему не почувствовали? А если почувствовали, почему врете? За воздушное хулиганство, если я так обозначу ваши действия в рапорте, командующий вполне свободно не станет с вами цацкаться…
Как сами-то думаете? Лупанет коленом под жопу и брысь из авиации!» Тут он умолкает и долго, невыносимо долго молчит. И мы, понятно, молчим в ожидании. Ждем, как решит. Мы в его власти.
«Значит так, — говорит он наконец, — рапорта по начальству писать не буду. И взыскания на вас тоже не наложу. Что толку в гауптвахте, ну посидите вы суток пять, отдохнете… разве это прибавит вам ума? Поэтому так: снимайте с костыля провод, честно разделите пополам, смотайте в бухты и повесьте каждый над своей постелью. Ясно? Надеюсь так оно лучше запомнится! Но вы хоть соображаете, чего запомнить надо, дураки? Земля нахалов только до поры, до времени терпит. Ясно? Ей без разницы, кого принимать — тебя, сопливого, или меня, седого. Понял? Повтори, что надо запомнить… мать твою… Шевели извилиной! Думать надо до полета, во время полета и после — тоже! Летаешь — соображай, а не можешь — не летай! Идите с моих глаз, бараны!..
Наверное странно, но об этом взыскании, если можно считать монолог командира взысканием, я никогда никому не рассказывал, даже своему главному другу.
И вот, что удивительно, те слова командира и сегодня не перестали на меня действовать. Думаю и стараюсь соображать, не всегда правда удачно, но это уж, как говорится, другой вопрос…
Общепринятое понятие «банк» мудрый Даль трактует, как «правительственное или частное кредитное учреждение для вкладов, займов, для учета векселей…» А еще банк — «Азартная картежная игра…» С молодых лет я привык связывать представление о банке с денежными операциями, чтоб не сказать — махинациями. И вдруг, оказавшись в авиации, узнаю — в этом особенном мире существует свой летческий банк. Это когда пилоты, в ожидании своей очереди лететь или удерживаемые на земле скверной погодой, сидят на лавочках в стартовом квадрате (место ожидания на летном поле) и «едут неторопливый, раскованный треп — травят банк! — на любые свободные темы. Речь может идти о чрезвычайных происшествиях в воздухе и на земле, о нравах авиационных жен и и.о. законных супругов, о фокусах начальства, словом, решительно на любую тему. Рассказывать полагается коротко, в выражениях можно не стесняться, предпочтение отдается историям остроумным, высоко ценятся неожиданные концовки.
