Затонувший мир - страница 243

— Пошли отсюда, Холидей.

Не отрывая глаз от изуродованного, а когда-то такого изящного тельца, Холидей покачал головой.

Послышались гудки, потом удаляющийся шум мотора — мальчишки уехали.

— Чертовы щенки, — Грейнджер мягко взял Холидея за локоть. — Пошли, пошли… Это еще не конец света.

Холидей наклонился к несчастной рыбе, протянул к ней руки. Она уже не двигалась. Руки на миг остановились в воздухе, потом снова повисли.

— Наверно, тут ничего нельзя сделать?.. — спросил он сам себя.

Если не считать раны в боку и раздавленной головы, кожа нигде не была повреждена.

— А может, сделать из нее чучело? — спросил Грейнджер.

Холидей уставился на него, не веря своим ушам. Лицо его задергалось.

— Ты что, спятил?! — взорвался он. — А может, ты и из меня хочешь сделать чучело?

Он повернулся, слепой от гнева, толкнул Грейнджера плечом и выскочил наверх.

Перевод В. Волкова

К вечеру, когда большая тень виллы накрыла террасу, граф Аксель покинул библиотеку и по широким ступеням — лестница была в стиле рококо — спустился к цветам времени. Высокий и горделивый, в черном бархатном камзоле, с золотой заколкой, блестящей под бородкой а la Георг V, с тростью, крепко сжатой рукой в белой перчатке, он совершенно спокойно осматривал прекрасные хрустальные цветы, прислушиваясь к звукам клавесина, доносящимся из музыкального кабинета, — графиня играла «Рондо» Моцарта. От музыки полупрозрачные лепестки цветов едва заметно дрожали.

Сад простирался на две сотни ярдов, полого опускаясь к миниатюрному озеру, через который был перекинут белый мостик, на другом берегу упирающийся в изящную беседку. Аксель редко добирался до озера; большинство цветов времени росло кучно как раз под террасой, защищенное высокой стеной, что окружала поместье. С террасы он мог поверх стены смотреть на равнину с холмами до самого горизонта, где она слегка поднималась, прежде чем совсем пропасть из виду. Равнина окружала поместье со всех сторон, и ее однообразие лишь подчеркивало великолепное одиночество виллы. Здесь, в саду, воздух казался свежее и солнце теплее, а равнина всегда была пустынна и однообразна.

Как обычно перед началом вечерней прогулки, граф Аксель взглянул через равнину на самый последний холм, где горизонт был подсвечен заходящим солнцем, словно театральная рамка. И пока из-под рук его жены текли нежные звуки, пока они вились вокруг него, он смотрел, как авангард необъятной армии медленно переваливает через линию горизонта. Поначалу казалось, что длинные ряды и шеренги идут ровно и организованно, но потом становилось ясно, что, как и смутные фоновые детали на пейзажах Гойи, армия эта составлена из огромного множества оборванных мужчин и женщин и разбавлена солдатами в истрепанной форме и что вся эта огромная масса стремилась вперед, сгибаясь под тяжелыми грузами, другие боролись с громоздкими нескладными деревянными телегами, упираясь руками в спицы колес, некоторые тащились налегке, но все они шли с одной скоростью и их согбенные спины одинаково багровели под лучами закатного солнца.

Людская масса была слишком далеко, чтобы ее можно было разглядеть отчетливо, но пока Аксель надменно и равнодушно, хотя и внимательно, рассматривал эту толпу, она ощутимо продвинулась вперед и авангард орды исчез за линией горизонта. Наконец, когда день начал совсем угасать, передовая линия вновь появилась в поле зрения, достигнув гребня первого холма, расположенного ниже линии горизонта. Аксель спустился с террасы и медленно пошел среди цветов времени.

Цветы были высокие, не менее шести футов, их нежные стебли, похожие на стеклянные стержни, несли дюжину прозрачных листочков. Каждый стебель увенчивался цветком времени размером с кубок, черные непрозрачные лепестки окружали хрустальную сердцевину. Бриллиантовые блики фонтаном били из каждого, словно цветы возвращали дневной цвет. Когда они легонько покачивались под порывами вечернего ветра, стебли больше всего напоминали копья с пламенными остриями.

На многих стеблях уже не было цветов, но Аксель тщательно разглядывал их в поисках новых бутонов, и надежда светилась в его глазах. Наконец он выбрал большой цветок, росший возле самой стены, снял перчатки и своими сильными пальцами оторвал его от стебля. Когда он понес его на террасу, цветок начал искриться и растворяться, выпуская пойманный свет на волю. Постепенно цветок истаял, испарился — лишь черные лепестки остались нетронутыми, — а воздух вокруг Акселя заиграл ослепительными огненными паутинками. Вечер вдруг переменился, словно пространство и время неуловимо сместились. Ротонда, сбросив темную вуаль, засветилась внутренним светом; так бывает, когда приснится детство.