– К Артюше – далеко, на другой конец города, – огорчается Майка, – а ты же с дороги…
– Ничего. Приеду – пощебечем.
Тут я замечаю стоящую чуть позади Майки рослую, пухленькую девочку и спрашиваю:
– Неужели – Аська?
– А? Зверь! Видала? – И, обращаясь к дочери: – Вы знакомы с Глорией, просто ты ее не помнишь.
– Помню, – с застенчивой улыбкой говорит девочка, и мы с Майкой начинаем ржать и показывать на нее пальцами.
Она не может меня помнить, никак, в последний раз мы виделись, когда ей не было и года.
– Я помню. Платье в бабочках, – спокойно говорит Ася. Она не смущена и не напугана нашим хохотом. Дети, которых растят в любви, не знают страха.
– А ведь и правда, было платье, помнишь? – удивленно говорит Майка, и я киваю – конечно, помню, легкое шелковое платье, черное, в ярких, цветных бабочках.
– Аларм! Аларм! Среди нас ребенок с паранормальными способностями! – дурашливо кричит Майка и начинает щекотать дочь, которая в свои неполных десять выше родной матери на полголовы.
Ася с визгом и хихиканьем вырывается, убегает и запирается в комнате.
– Аська! Собирайся! Ты помнишь, мы должны ехать через час! Глория, извини, я не могу с тобой к Артюше, сейчас схему нарисую, как найти. Мы обещали помочь Зинке, она ремонт затеяла… Переехали они сюда, к нам поближе… Давай я тебе кофе пока сварю.
– А я пойду умоюсь. Можно в ботинках?
– В ботинках, в валенках – как хочешь. Только я тебе сейчас там покажу… Мы сами недавно переехали, и папа там в ванной чего-то намудрил, – говорит Майка, а я думаю: вот оно, вот что изменилось – они больше не Майка и Кирилл, они – мама и папа.
Пока Майка сражается со своенравным краном, я брожу по дому.
Высокие потолки, беленые стены, просторная кухня-студия, мольберт, холст с тщательно выписанным натюрмортом «под голландцев».
Застекленный балкон, окна открыты, ветер как котенок играет легкой белой занавеской.
Клетка со щеглами.
С другой стороны – дверь, ведущая на широкую каменную террасу.
Если бы я и хотела быть кем-то еще, не собой, то маленькой черноглазой женщиной, живущей в таком вот тихом доме.
– Все, отрегулировала. – Майка выходит из ванной, вытирая руки. – Ты сама воду не закрывай, позови меня. А то у нас душ на людей кидается…
– Хорошо здесь…
– А, да. Осели вот. Аська растет, так что… Папа наш ездит, а я – дома.
И Майка, и Кирилл раньше оба реставрировали иконы, писали фрески, ездили по церквям, и ближним, и дальним – где заказы были.
Я иду в ванную, с наслаждением умываюсь по пояс, плещу водой в лицо, чищу зубы и выхожу мытая, смирная, в белой измятой рубахе навыпуск, как подрасстрельный солдат.
Пьем кофе на террасе, курим, Майка объясняет мне, как доехать до Артюши.
– Это же на другой конец города… И там еще… Может быть, завтра? А сегодня отдохнешь, выспишься, пока мы к Зинке съездим, а?
– Нет, спасибо. Поеду.
* * *
День набирает силу.
Трамвай, визжа, лязгающей железной гусеницей вползает на главную городскую площадь. Я схожу. Мне надо будет сменить лошадей трижды – ехать и правда далеко. Получается такая обзорная экскурсия по городу для беспамятных дам.
Харьков, милый Харьков. Мы все здесь учились – и я, и Майка, и Артем.
Это сколько же мы не виделись с Артюшей, думаю я, года полтора? Последние пять лет мы вообще мало виделись. Разнесло по разным городам, учились, работали, любили кого-то, все некогда.
В последний раз виделись в Киеве, почти случайно, мы – команда файерворкеров – прибыли на гастроль, а Артем там работал на съемках какого-то рекламного ролика.
После выступления, утром, я поехала на студию повидать Артема, думала – на часок, кофе выпьем, посплетничаем и разбежимся, но вышло иначе.
Мы долго обнимались, хлопали друг друга по спине, как бывшие однополчане в старых фильмах.
Потом Артюша выкрикнул кому-то наверху:
– Фима, я ухожу до вечера, ко мне братан приехал!
Из-за края пенопластовой стены, с лесов высунулся рыжий, длинный, типичный еврейский гангстер:
– Ты гад, Мехлевский! Работы полно… Хотя сиськи у твоего братана ничего, я бы тоже ушел до вечера…
Артем показал рыжему кулак, и мы на целый день бессовестно усвистели гулять по городу.
