— Не убивал я Марину! — закричал Смирнов. — Да и не докажите вы ничего, зря меня на понт берете. Ведь следы ее пребывания должны были бы остаться в машине, пятна крови там или еще что-то, а ведь ничего же нет. И ничего не было. Не было ее у меня в тот вечер. Бессмысленно это все.
Владимиров понял, что ничего нового от Смирнова добиться уже не удастся. В целом подозреваемый не производил на него впечатление человека, способного убить в порыве ревности кого бы то ни было. Не тот тип личности. Такой был способен после расставания на день-два погрузится в депрессию, запить свое горе вином, а еще через неделе две-три почти забыть о произошедшем.
Однако майор понимал, что Ковалев крепко ухватился за свою добычу, поэтому будет копать в нужном ему направлении. Обязательно доведет дело до суда. Ну а суд? Суд может принять любое решение. Смирнов висел на волоске от возможного обвинительного приговора.
Спустя еще полчала Ковалев, несколько подустав от упрямства подозреваемого, вызвал конвой для его сопровождения в СИЗО. Владимиров же вежливо попрощавшись, молча удалился в свой кабинет.
Однако дело пропавшей Филатовой и арест Смирнова не давали покоя Владимирову. Он мысленно постоянно возвращался ко всем обстоятельствам, понимая, что пока не будет найдено тело пропавшей (на благополучный исход он уже не надеялся), его версию о ее возможном самоубийстве никто из его коллег всерьез рассматривать не будет. Да и сам он толком не понимал, как было совершенно это самоубийство.
Он прекрасно знал, что тело пропавшей тщательно искали около дома, на его крыше, в подъезде, на чердаке, также на крышах, чердаках соседних домов, но нигде не было ни малейшего следа. Допустим, она решила броситься вниз с моста. Но ведь из дома-то ушла без зимней одежды, а ночью ударил мороз. До ближайшего моста через реку было километров пять. Она просто бы замерзла в дороге. Не было рядом и каких-нибудь посадок, лесополос, где можно было бы совершить задуманное. Везде места были людные, и решись кто-нибудь на добровольный уход из жизни, это было бы стразу известно полиции.
В воскресенье Владимиров, сидя за домашним компьютером, невольно вышел на страницу снежной Флори. Теперь он видел эту страницу не изнутри, а как обычный внешний пользователь. Там ничего не изменилось. Тот же сказочный манящий к себе зрителя дизайн, те же волшебные эльфийские рисунки главной героини, пейзажи, стихи, посты.
Задумавшись, он не заметил тихое появление жены за своей спиной.
— Ты стал увлекаться этим? — с улыбкой произнесла она.
Владимиров не любил говорить дома о своей работе. Слишком непростая была у него работа. Боялся причинять лишнее беспокойство жене, не хотел травмировать психику детей, но в этот раз он почувствовал, что нуждается в совете.
— Да нет. Хозяйка этой страницы пропала около месяца назад. Вот ищем теперь.
— Какая-нибудь девочка-подросток? — спросила жена. — Родители, наверное, переживают сильно.
— Да нет. Не подросток. Взрослая женщина тридцати шести лет с мамой-учительницей и сыном-школьником.
— Странно, — произнесла Надя. — Понимаешь, такие странички создают именно девочки лет до двадцати, часто пережившие какую-то семейную травму. Здесь какая-то незащищенность, погруженность в мир эмоциональных переживаний, рассказ о своей боли и инфантильность.
— Инфантильность, — задумался Владимиров, казалось бы услышав важное для него слово.
— Да, — продолжила жена. — Но ты знаешь, для взрослой женщины — такие рисунки — это знак нежелания преодолевать свою детскость, как бы застревание в детстве с его травмами. Такие, если и взрослеют, то долго не живут.
— Долго не живут, — повторил ее мысль Владимиров и осекся. Но постепенно сменил тему разговора. Говорить дальше о своих подозрениях относительно суицида, возможно, совершенного этой пропавшей женщиной, ему не хотелось.
Он посмотрел на красивое тонкое лицо своей жены, на ее полноватую фигуру и вспомнил, как она сама пила горстями успокоительные и не могла спокойно спать по ночам. Тогда после свадьбы они в страхе перед возможной беременностью переборщили с контрацептивами, а потом лет через пять, когда уже всерьез задумались о детях, вдруг поняли, что забеременеть Надя никак не может. Тогда она работала менеджером в какой-то крупной фирме. Получала неплохо, но работа ее изматывала до крайности. Возраст ее приближался к тридцати годам, желание родить ребенка все возрастало, а так как результата не было, то начались болезни, бесконечные тревоги, слезы по вечерам, признания в нежелании жить и так далее.
