— Присматривайте за Барнардом, — полушутя, полувсерьез обратился он к мисс Бринклоу, на что та ответствовала ничтоже сумняшеся:
— Я постараюсь, но, поверьте, меня ни разу в жизни не вязали.
Следующий отрезок пути, несмотря на кое-какие треволнения, оказался значительно более легким, чем предполагал Конвей, и надрываться, как при подъеме, не пришлось. Траверс шел по отвесному боковому склону каменной стены, вершина которой тонула в тумане. Возможно, им повезло — туман скрывал пропасть на другой стороне, хотя Конвей, умевший определять высоту на глаз, был бы не прочь взглянуть на нее. В некоторых местах ширина тропы не превышала нескольких футов, и Конвей откровенно восхищался сноровкой носильщиков и самообладанием ездока, преспокойно дремавшего в своем паланкине. Тибетцы ступали уверенно, но заметно повеселели, когда тропа раздалась вширь и пошла под гору, и на радостях затянули дикие песни — Конвею подумалось, что они вполне сгодились бы для какого-нибудь тибетского балета в аранжировке Массне. Дождь прекратился, воздух потеплел.
— Мы сами наверняка не отыскали бы дорогу, — заметил Конвей, желая поднять настроение, однако на Маллинсона его слова не подействовали. Дело в том, что он отчаянно перетрусил, и теперь, когда худшее осталось позади, еще больше боялся себя выдать.
— Есть о чем горевать, — горько огрызнулся он.
Тропа начала круто петлять, и за одним из поворотов Конвею попались на глаза несколько эдельвейсов — первая желанная примета менее суровых высот. Но и это не порадовало Маллинсона.
— Бог ты мой, Конвей, неужели вы думаете, что прохлаждаетесь в Альпах? И что это за чертово логово, в которое нас волокут? Вот что я хотел бы знать. И каков наш план действий, когда мы окажемся там? Что мы собираемся предпринять?
— Если бы вы пожили с мое, то знали бы, что самое разумное — ничего не предпринимать, — невозмутимо ответил Конвей. — Все идет как идет, и пусть себе. Так было на войне. А если повезет, то толика новых впечатлений, таких, как наши теперешние, позволяет забыть о неприятностях.
— Эта мудреная философия не для меня. В Баскуле вы рассуждали по-другому.
— Разумеется. Потому что там у меня была возможность повлиять на события. Теперь, во всяком случае, в данный момент, этой возможности нет. Если вам нужна какая-то причина — мы здесь, потому что мы здесь. Меня такое соображение обычно утешает.
— Надеюсь, вы представляете, каких усилий нам будет стоить обратный путь? Я приметил, что мы битый час ползли по почти отвесной стене.
— Я тоже.
— В самом деле? — задохнулся от волнения Маллинсон. — Я осточертел вам, понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Не нравится мне все это. По-моему, мы слишком доверились этим людям. Они загонят нас в ловушку.
— В любом случае у нас не было выбора — иначе мы бы просто погибли.
— Логично, согласен, но от этого не легче. Боюсь, что не могу воспринимать ситуацию спокойно, как вы. Всего два дня назад мы были в консульстве в Баскуле. Дальнейшее у меня в голове не укладывается. Простите, нервы шалят. Наверное, мне здорово повезло — на фронте я стал бы истериком. У меня такое ощущение, что весь мир сошел с ума. Видно, я сам рехнулся, если разговариваю с вами в подобном тоне.
— Милый мой мальчик, удивляться тут нечему, — покачал головой Конвей. — Вам двадцать четыре года, и вы находитесь сейчас где-то между небом и землей, на высоте двух с половиной миль — отсюда и реакция. По-моему, вы выдержали трудный экзамен на отлично — лучше, чем я в вашем возрасте.
— Но неужели вас не поражает весь этот абсурд? Полет через горы, маета на ветру, смерть пилота, встреча с этими людьми — один сплошной немыслимый бред.
— Конечно, поражает.
— Тогда каким образом вам удается сохранять спокойствие, хотел бы я знать.
— Вас это действительно интересует? Извольте, хотя, вероятно, вы сочтете меня циником. Я спокоен, потому что многое в моей прошлой жизни кажется не меньшим бредом. Кошмарные вещи происходят не только в этой части света, Маллинсон. Если уж у вас не выходит из головы Баскул, припомните, как революционеры пытали пленных перед самым нашим отлетом. Они приспособили для этого обычный паровой каток. Ничего более ужасного в своей нелепости я не видел. А последняя телеграмма из Манчестера, помните? Тамошняя текстильная фирма просила навести справки о перспективах сбыта дамских корсетов в Баскуле. Это, по-вашему, не бред? Так что, поверьте, в худшем случае мы поменяли один кошмар на другой. А что касается войны, то и вы научились бы стискивать зубы и не дрейфить.
