Так что Семен терпел и слушал, поддакивая в нужные моменты, и давил желание послать майора подальше.
— Очень хорошо, я рад, что вы все осознали, — сказал де ла Крус в завершение. — Свободны.
Семен кивнул и покинул место экзекуции. Но только за порогом офицерской, закрыв за собой дверь, он позволил себе облегчить душу, причем на языке противника, да с помощью идиоматических выражений, чтобы майор, даже услышь он восклицание, ничего бы не понял.
За обсценную лексику Семен удостоился одобрительного кивка сослуживца.
Капитан Чэн Лян, еще один ксенолингвист УСИ, был китайцем во многом крайне нетипичным.
Он мог похвастаться высоким ростом, отличался удивительной для офицера неряшливостью, а о слове «церемония» мог сказать лишь то, что оно начинается на букву «Ц».
В ответ на приветствие Семена коллега помахал рукой, в которой держал огромный сэндвич типа «супербигмак». Детальки, вылетевшие из наполовину уничтоженного бутерброда, валялись на полу и на столе Чэн Ляна — кусочки сыра, крошки, огрызки помидора, волоконца укропа.
Третий сотрудник отдела, капитан О’Доннел, на прошлой неделе укатил в расположенный под Кейптауном лагерь военнопленных, именуемый обычно «район № 9». Возвращение его ожидалось не ранее пятницы.
— Как дела? — спросил Семен, усаживаясь за стол.
— Как сажа бела, — отозвался Чэн Лян, в перерывах между словами продолжая вгрызаться в сэндвич. — Ты-то по своему проекту доложился, а мне еще пахать и пахать… Таскаю поэтические сборники и исторические труды, а ты сам знаешь, какая это задница! Опять все зависло на одном из ретрансляторов. Мертвяк!
— Но с таблицей изменяемых глаголов хоть закончил?
— Они мне по ночам снятся, — буркнул Чэн Лян. — В разных временах, ну их нах.
Проект, над которым долговязый капитан трудился более года, именовался «Тенета отчаяния». В его основу легло предположение, что глаголы, стоящие в предельной модальности действия, угнетающе действуют на психику бржудов и при регулярном использовании способны довести носителя языка до того, что он покончит с собой.
Во времена Второй и Четвертой Империй аристократы зачитывались поэмами сплошь в этой модальности, ну и число самоубийств меж тамошних «графов» и «баронов» превышало все допустимые нормы.
Бржуды, к счастью для семантиков, имели долгую историю общего языка, к которому обязательно приходит любая объединившаяся раса. Если за спиной нового эсперанто, каким пользовались люди, лежало всего два века, то враг говорил на одном наречии, когда в Европе еще жгли ведьм и считали латынь венцом лингвистики.
Это помогало найти массу информации для любого проекта, но добывать ее приходилось в любом случае из бржудского Поля, а это задача была та еще, даже при возможностях Управления. Шпионские спутники, висящие в пространстве звездных систем врага, «засасывали» трафик с мощью Пылесосов Апокалипсиса и передавали его на Землю, понятно, что не напрямую, а через сеть трансляторов-посредников.
Ясное дело, что в такой сложной системе постоянно что-то залипало и ломалось, и серфить по просторам вражеского Пространства-Отражения с той же скоростью, что и по родному Полю, удавалось нечасто. Порой офицеры часами ждали, пока скачается нужный материал…
— Ну и чем развлекаешься? — поинтересовался Семен, думая, чем заняться самому.
Все равно, пока нет решения по «Адскому червю», перспективы — в густом тумане…
— Да вон. Стихи читаю, — Чэн Лян проглотил остатки сэндвича и прокашлялся. — Неплохо написано, кстати…
Хватая шершавые ноги…
Обняв углубленья колен…
Пиная ступнею пороги…
В первый момент Семен не уловил, что слышит эти слова не внутри головы, а ушами. А затем почувствовал себя странно, возникло желание совершить некое действие, перемешанное с ощущением, что в хорошо знакомых строчках не хватает чего-то очень важного.
— Тань Аошуан… — промямлил он, с трудом двигая одеревеневшими губами и занемевшим языком.
Из памяти всплыло, что сам озвучил этот стих позавчера, но Семен поспешно отогнал неприятное воспоминание.
— Он и есть. Клево пишет, и совсем не в китайском стиле, хотя и из наших.
— Откуда он хоть?
