Поднявшись на вершину холма, Шон подошёл к столпам вплотную. Грубо обтёсанные, стоящие треугольником, они были слабо наклонены друг к другу, к середине.
— Вот мы и пришли. Теперь открывай. — Сержант опустил девчонку наземь. Оглядевшись, она сделала шаг, другой, потом пошла бодрей и остановилась, лишь коснувшись ладонями каменной глыбы.
Пока Куу что-то шептала, гладила неровный известняк, Шон обошёл вершину. Отсюда открывался неплохой обзор окрестностей — блеск множества мелких озёр к востоку, холмы и низины. Побуревший от осенних холодов пейзаж лишь местами отсвечивал зеленью.
Вдали возникла движущаяся тёмная точка, меньше букашки, — полицейский фургон.
Янки оказался ушлым малым. Похоже, ход мыслей Ройзин повторялся в его голове как в зеркале — холм это дом, все возвращаются домой.
— Скорее, Куу. Они едут сюда.
— У меня ничего не получается!.. — В её голосе слышались слёзы.
— В чём дело?
— Силы мало… или холм совсем закрылся… — Опираясь на камень, Куу сползла вниз, поджала ноги и спрятала лицо в коленях.
— Плоховато… — Шон следил за приближавшейся машиной Гарды. Вот, остановились. Выбрались наружу, глядят в его сторону. Янки — его видно по светлому пальто — машет рукой, а гардай рядом с ним…
Поднимает карабин!
Вовремя отскочив за столп, Шон услышал выстрел и визг пули, рикошетом отскочившей от камня.
И как тут быть? Их стволы серьёзней пистолета, прицел метров на триста. Обложат — не высунешься. На штурм вряд ли осмелятся. Камни дают надёжное укрытие и позволяют перебежками менять позицию, а гардаи — на открытом месте.
— Я им спою, — напрягшись, Куу встала и шатко побрела к Шону. Тот едва успел её перехватить, чтобы не вылезла на линию огня — сгрёб, прижал к себе и зашептал:
— Не вздумай. Молчи. Ты насквозь светишься, еле тень отбрасываешь…
Они там, внизу, взвесили все риски и взялись за мегафон:
— Сержант Мэлони, одумайтесь. Ваше положение безнадёжно. Мы вас не выпустим отсюда. Через три часа прибудет штурмовая группа, тогда вам конец. Сложите оружие и выходите с поднятыми руками. Вы не сделали ни одного выстрела по полицейским, не применяли к ним насилие — это зачтётся при судебном разбирательстве. Я, старший офицер Дарси, гарантирую подтвердить это в суде, как и вашу добровольную сдачу с повинной…
— Не зажимай мне рот! — слабо выкручивалась Куу. — Мой дом! Я могу делать, что хочу!..
— Если запоёшь — погибнешь.
— Пусть. Зато им не достанусь!
— Ты должна жить, детка.
— Я хочу, но… Уже некогда. — Она перестала вырываться, отстранила Шона, опустилась на колени. Погладила траву, словно кота. — Вот этот день — и всё. Но я… рада. Мне было так хорошо с вами!.. На самом деле вы, люди, лучше, чем кажетесь. Но мне пора…
— Даю десять минут на размышление! — продолжал каркать мегафон в руках старшего офицера. — Если через десять минут вы не выйдете из-за камней, сдача с повинной не будет засчитана!..
— И день такой солнечный… — Куу легла на спину, раскинув руки, а мрачный Шон стоял над ней, сжимая в ладони рукоятку пистолета. — Люблю эту землю. Здесь я была счастлива.
Сквозь её лицо Шон неясно различал примятую траву. От глаз Куу на виски стекали капли. Точь-в-точь как у её матери, когда перевернули тело под дождём.
— И дальше будешь, — проронил он, опускаясь рядом. — Должна — значит будешь. Давай меняться.
— Как — меняться? — Куу удивлённо приподнялась.
— Лежи. Как Ройзин сказала — судьбу на жизнь.
— Ты что?..
— У меня впереди ничего хорошего. Если выживу в тюрьме, сопьюсь на воле. Без Уны здесь темно. А для тебя всё-таки шанс. Вот, держи на счастье, — вложил он полугинею девочке в ладонь.
— Это мне? — вгляделась она в золотой солнечный отблеск от монеты.
— Да. Представь, в какой красоте ты окажешься. Там будут ветер и холмы, как твоей маме нравилось. И не гляди на меня. Смотри на небо, Куу. Смотри на облака. Смотри, какие они красивые!..
Он отодвинулся от Куу, приставил пистолет себе к виску.
Мысленно попросил Бога: «Смилуйся над девчонкой».
За себя-то что просить, с собой всё ясно. А ей, невинной, не за что страдать.
И глаз не закрыл, когда нажал спуск. Ирландец даже Костлявой в лицо смотрит — что рыбак в последний шторм, что республиканец в последнем бою.
