(не знал что ты меня так ненавидишь)
— У нас в семье халявщиков нет, — проговорил Лешка, не чувствуя губ, стряхнул с себя мгновенно ослабевшую руку мага и шагнул вперед.
Отец прижал его к обтянутому свитером животу. От колючей шерсти несло застоялым табачным дымом и мертвыми зверьми. Шерстинки вонзились в глазные яблоки, вокруг них задрожали маленькие радуги слез, и Лешка с силой обхватил отца за поясницу.
(мертвые динозавры ремень пахнет нефтью как сильно пахнет нефтью ключ в замке он пришел спрятать Машину у нас халявщиков не будет)
(мальчик повторяй тхедол сонсгоод повторяй повторяй повторяй)
(что ты знаешь о любви козявка)
Отцовские руки ласково обхватили его голову.
— Тхедол сонсго…
В Лешкиной шее хрустнуло. Что-то сдвинулось, разрывая ткань реальности, и мир закончился.
Людмила и Александр Белаш. Видела я страну добрую, светлую
Там, где кончается земля и начинается Атлантика, жил сержант Шон Мэлони.
Как многие ирландцы — вроде нас с вами, — он любил Бога, святого Патрика и виски. Между милкой и бутылкой всегда выбирал вторую, хоть каждому католику известно, что алкоголь придумал сатана.
Но мы тут не будем спорить, что нас губит — бабы или выпивка. Мой рассказ — о том, как сержант Мэлони лишился Царства Небесного.
Правда, старая ведьма миссис О’Хара, что держит бакалейную лавочку, имеет на сей счёт собственное мнение. Она что ни скажет, всё наперекор. Её послушать, так и Папа Римский — протестант.
Эти О’Хара всегда знались с нечистым. И если б старая карга не помогала унимать зубную боль, мигрень и женские хворобы, общество давно бы попросило её собирать манатки и валить куда подальше.
Однако не затем мы собрались, чтоб перемывать кости местным старухам. Речь у нас про Шона Мэлони.
Шон носил чёрный мундир гардая и фуражку с бляхой, но мало-помалу спивался. Форс держал — таки полицейский, — но сивухой от него разило даже против ветра, не помогали никакие мятные таблетки.
Службу он справлял как полагается — ловил воров, браконьеров, разнимал буянов в пабе. По должности — куда денешься против устава? — гонял и самогонщиков. Само собой, приглядывал за шельта. Если кто-то из бродячего народа баловался конокрадством, они тут не заживались. Домашним дебоширам сержант вежливенько разъяснял, что руку на женщину может поднять только последняя свинья. Порядочный ирландский парень свою даму сроду не обидит, коль скоро венчался с ней в церкви и клялся быть вместе в горе и в радости, пока не разлучит их Бог, аминь. А ручонка у Шона была о-го-го, и убеждать он умел.
Он мог пропустить воскресную мессу, если гонялся за каким-нибудь ворюгой, но потом всегда каялся перед отцом Руни.
В ту пору наши ребята били англичан и в Ольстере, и в самой Англии. Кое-кто раньше воевал с наци на стороне союзников, и такие опытные парни обучали патриотов. А тренировались они здесь, в холмах Коннемары. Если доносились выстрелы с болот, мы делали вид, что ничего не происходит. Шон тонко отличал, что грохнуло — дробовик или винтовка, и знал, когда идти по следу, а когда лучше посиживать в участке. Малый он был с понятием, что говорить.
Служил бы себе дальше под хмельком, но случилась одна история, и вся судьба сержанта опрокинулась как лодка в шторм.
Так слушайте!
* * *
Графство Голуэй — невысокие горушки, поросшие вереском, угрюмые просторы торфяных болот, луга и голубые россыпи озёр.
На краю графства, лицом к океану, лежит Коннемара. Дальше на запад — только солёная вода до самого Нью-Йорка.
Цивилизация на краю Ирландии жмётся к берегу, чтоб не увязнуть в торфяниках. Здесь пекут хлеб в кастрюлях, обложенных горящим торфом, а узоры на свитерах служат местным, чтоб опознавать утопших рыбаков.
Летом, в сезон, американские ирландцы приезжают сюда полюбоваться изумрудными пейзажами, вдохнуть воздух забытой родины, устроить регату. Потом настаёт осень, и Коннемара коченеет под секущими дождями с океана.
От посёлка до посёлка — пустые мили трясины и бугристого неугодья, лишь торчат на косматых холмах обелиски-менгиры, зловеще каркают вороны и воет сырой ветер. По кочковатым полям бродят, как бледно-серые призраки, знаменитые коннемарские пони, переступая через каменные стенки межевых оград. Не людные это места и не людские. Сюда, на крайний запад, гнал и ссылал Кромвель ирландских католиков со словами «В ад или в Коннемару!».
