На третий вечер, когда погасли бронзовые лампы и ритуальное празднество подошло к концу, ко двору вернулся лорд Тулос, признанный любовник Ксантличи, который неделей ранее уехал в свои владения к западной границе и ничего не знал о смерти Илалоты. Все еще в неведении, он вошел в зал в тот час, когда буйство празднества поутихло и павшие, кто от вина, кто от усталости, превзошли числом тех, кто еще танцевал, пил и смеялся.
Он без удивления оглядел растерзанный зал, ибо такие сцены были знакомы ему с детства. Потом, увидев гроб, он с некоторым испугом узнал покойницу. Много знатных женщины Мирааба перебывало в объятиях лорда, но Илалота влекла его больше всех и имела на него необычайно сильное влияние. И, как поговаривали, она сильнее, чем остальные, страдала от того, что он ее бросил. Месяц назад он променял ее на Ксантличу, которая оказывала Тулосу недвусмысленные знаки внимания. Возможно, Тулос оставил Илалоту не без сожаления: роль любовника королевы, дающая определенные выгоды и не всегда неприятная, вместе с тем была достаточно опасной. Ксантлича, по слухам, избавилась от короля Арчейна с помощью найденного в заброшенной гробнице флакона с неощутимым на вкус ядом, имеющим необычайную силу благодаря искусству древних чародеев. После смерти короля она сменила множество любовников, и тех, кому не удавалось ей угодить, неизбежно постигала участь не менее жестокая, чем судьба Арчейна. Она была капризна, нетерпелива и требовала исключительной верности, что подчас утомляло Тулоса. И он, улаживая срочные дела в своем отдаленном поместье, радовался возможности провести неделю вне двора.
Теперь, стоя перед покойницей, Тулос забыл о королеве и вспомнил овеянные ароматом жасмина сладостные летние ночи, когда он наслаждался белой прелестью Илалоты. Ему, так же как и всем, не верилось в ее смерть: она лежала, как живая, словно приняла тот самый вид, который притворно напускала на себя, когда они бывали вместе. Потакая его прихотям, она притворялась вялой и безжизненной, словно под чарами сна или смерти, и в такие минуты он жадно любил ее, не боясь той дикой страсти, с которой в другое время она отдавалась его ласкам.
Как будто находясь под властью могущественного заклятия, он видел странные видения: ему казалось, что он снова вернулся в те летние ночи и входит в беседку в королевском саду, где Ила-лота, затаив дыхание, ждет его на усыпанном увядшими лепестками ложе. Он больше не замечал людного зала: яркие огни, разгоряченные от вина лица расплылись и превратились в освещенные лунным светом клумбы сонно склонившихся цветов, а голоса придворных казались легким шепотом ветра, качающего ветви кипарисов и жасмина. Теплые, возбуждающие ароматы июньской ночи окутывали его, и снова, как и раньше, ему казалось, что не от цветов, а от Илалоты исходит этот сладостный нежный запах. Движимый страстным желанием, он приблизился к ней и приник губами к ее руке, которая дрогнула, как ему показалась, от его поцелуя.
Затем с изумлением, как будто внезапно разбуженный ото сна, он услышал голос, словно источающий сладкий яд: «Ты забылся, лорд Тулос? Неудивительно, ведь многие мои любовники считают, что после смерти она еще прекраснее, чем при жизни». Когда таинственные слова коснулись его рассудка, он отшатнулся от Илалоты и, обернувшись, увидел Ксантличу. Роскошные одежды королевы ниспадали в беспорядке, волосы растрепались. Она слегка пошатнулась и схватила его за плечо, впившись острыми ногтями. Полные, маково-алые губы королевы кривились от ярости, и в ее желтых глазах, обрамленных длинными ресницами, сверкала ревность влюбленной кошки.
Тулос, ошеломленный, вспомнил охватившее его очарование. Он не мог понять, действительно ли рука Илалоты дрогнула под его губами или ему только показалось. Нет, это невозможно, подумал он, и грезы сейчас же покинули его. Но его встревожили слова Ксантличи и ее гнев, а также пьяные насмешки пирующих и непристойные шутки, которые неслись ему вслед, когда он проходил по залу.
– Остерегайся, мой Тулос, – прошептала королева, чей внезапный гнев, казалось, утих. – Ходят слухи, что она была ведьмой.
