Пока Гордона спасала лишь молниеносная реакция, ловкость и навыки, полученные во время боксерских тренировок, которые он уже не раз успешно применял на практике. Обнаженный до пояса, покрытый синяками и ссадинами, он снова и снова уворачивался от кулаков, размерами и весом напоминающих пушечные ядра и почти таких же стремительных. Усталость от ночной схватки еще не прошла и уже давала о себе знать. Но он уже видел, что начинает выматывать гиганта. Лицо царя побагровело не только от гнева, а на теле уже проступали синяки.
Поединок явно затягивался. Птолемей отступил на шаг, издал короткий вопль, похожий на яростное рыдание, и с разбегу прыгнул на Гордона. На этот раз американец не успел увернуться. Правитель сбил его с ног и навалился на противника всей тяжестью. Гордон уже задыхался, когда Птолемей чуть откатился в сторону, чтобы ударить противника коленом в пах. Этого оказалось достаточно. Точно угорь, американец выскользнул из-под гигантской туши. Удар правителя ушел в пустоту.
Оба поднялись одновременно. Оба уже едва держались на ногах, у обоих по лицу текла кровь. Точно сквозь багровый туман, Гордон увидел нависающий над ним огромный торс, раскинутые руки, готовые его схватить, и мускулистый живот, напоминающий панцирь большой черепахи.
Потом левый кулак Гордона со всей силы врезался в верхний край этого панциря, точно в солнечное сплетение. Послышался звук, словно разом сжались огромные кузнечные меха. Птолемей безвольно уронил руки и пошатнулся, как дерево от удара топора. Такой момент упускать было нельзя. Удар правой пришелся точно в челюсть Птолемея. Что-то хрустнуло, царь Аталуса рухнул лицом вниз и больше не шевелился.
В зале стало тихо. Округлившимися от удивления глазами горожане взирали то на распростертое тело своего правителя, то на загорелого темноволосого чужестранца, который стоял над ним, тяжело дыша. Такого исхода жители Аталуса не ожидали. Никто еще не успел прийти в себя, когда тишину прорезал стук копыт. Всадник был один. Он мчался по улице во весь опор и что-то кричал, срывая голос. Когда копыта застучали по ступеням дворца, горожане, забыв о поединщиках, как один повернулись к двери. Потом наездник вошел, вернее, ввалился в зал, и стало понятно, что подняться пешком он бы попросту не мог.
— Это стражник! — воскликнул Бардилис. — Из тех, кто охраняет вход в долину!
— Мусульмане! — прохрипел воин, зажимая рану в плече. Он непонятно как держался на ногах, на губах пузырилась кровавая пена. — Триста афганцев… Они идут по Дороге Царей. Их ведут чужестранец и четверо турок с оружием, бьющим много раз подряд, без перезарядки! Они расстреляли нас с большого расстояния, когда мы только заняли позиции, чтобы защитить проход. Афганцы вошли в долину…
Он покачнулся и упал, изо рта потекла вишневая, почти черная кровь, а рука, зажимающая плечо, безвольно упала. У самого основания шеи чернела пулевая рана.
В зале не раздалось ни криков ужаса, ни стонов. Просто снова стало тихо, и все глаза устремились на Гордона, который успел отойти к колонне и теперь стоял, облокотившись на нее, и пытался наконец отдышаться. Справиться с головокружением было несколько сложнее.
— Ты победил Птолемея, — объявил Бардилис. — Он мертв или лежит без чувств. Пока он не встанет, ты — царь. Таков наш закон. Приказывай, что делать.
Гордон заставил себя собраться с мыслями. Возражать было бесполезно, да и бессмысленно, и он решил принять ситуацию как данность. Если пуштуны уже в долине, то нельзя терять ни секунды. Кажется, выстрелы были уже слышны… если только это не гудело в ушах.
— Сколько человек в состоянии носить оружие? — спросил он.
— Триста пятьдесят, — сообщил один из приближенных царя.
— Тогда пусть берут оружие и следуют за мной.
Он не стал объяснять, что стены города обветшали и не выдержат осады. Если осадой будет руководить Хуньяди, Аталус будет взят, и горожан просто перережут. Противника нужно разбить одним ударом — это единственная возможность победить.
Кто-то уже нес кривую турецкую саблю в ножнах, прикрепленных к поясу, — видимо, как дань происхождению нового царя. Гордон принял этот дар почти машинально. Голова невыносимо кружилась, все тело ныло. Но мысль о предстоящей схватке с Хуньяди не просто придавала ему сил. Сквозь усталость и боль он уже чувствовал, как в крови закипает боевая ярость.
