Они направились вперед по дорожке, и Гретчен окликнула на ходу мальчишку, который тыкал во что-то палкой. Тот поднял взгляд и неохотно оторвался от своего занятия. Гретчен протянула ему руку, но ребенок потряс головой и побежал вперед, размахивая палкой, будто мечом.
— Мой сын, Лэчи, — сказала Гретчен, глянув искоса на Фалька.
— Да. Ну конечно. — Фальку потребовалось мгновение, чтобы вспомнить: девушка, которую он знал, теперь была матерью. — Слышал, что у тебя родился ребенок.
— От кого слышал? От Люка?
— Должно быть, от него. Но уже довольно давно. Что довольно очевидно. Сколько ему сейчас?
— Всего пять, но половину времени он уже заводила.
Они молча смотрели, как Лэчи тычет своим мечом в невидимых врагов. У мальчика были широко расставленные глаза и вьющиеся волосы неопределенного темного цвета, но особого сходства с Гретчен в его довольно резких чертах Фальку разобрать не удалось. Он постарался вспомнить, упоминал ли Люк что-нибудь об отношениях Гретчен или о том, кто был отцом мальчика. Вроде бы нет. Ему хотелось думать, что уж это-то он бы запомнил. Фальк глянул на левую руку Гретчен. Кольца не было, но в нынешние времена это еще ничего не означало.
— Ну и как тебе семейная жизнь? — спросил он наконец, надеясь хоть что-то выяснить.
— Да нормально. С Лэчи иногда хватает хлопот, конечно, — тихо ответила Гретчен. — И мы с ним только вдвоем. Но он хороший парнишка. И мы справляемся. Пока, по крайней мере.
— Твои родители до сих пор на ферме?
Она потрясла головой.
— Господи, нет! Они решили уйти на покой, продали все еще восемь лет назад. Переехали в Сидней, купили крошечную квартирку за три квартала от сестры с детишками. — Она пожала плечами. — Говорят, им нравится. Городская жизнь. Папа на пилатес записался.
Фальк не смог удержаться от улыбки при мысли о суровом мистере Сконере. Как он пытается сосредоточиться на внутреннем «я», проделывая при этом дыхательные упражнения.
— И у тебя никогда не было соблазна последовать за ними.
Она сухо рассмеялась, обвела рукой дорожку под сенью иссохших деревьев:
— И бросить все это? Нет. Я слишком долго здесь жила, это уже в крови. Ну, ты знаешь, как это бывает. — Прикусив язык, она быстро глянула на него. — Или, может, не знаешь. Прости.
Фальк только отмахнулся.
— И чем же ты теперь занимаешься?
— Фермерствую, конечно. Ну, по крайней мере, пытаюсь. Пару лет назад купила местечко у Келлерманов. Овцы.
— Правда? — Это произвело на него впечатление. Ферма, о которой она говорила, считалась лакомым куском. По крайней мере, так обстояли дела в его юности.
— А ты? — спросила она. — Слышала, в полицию пошел?
— Ну да. Так и есть. На федеральную службу. И я все еще там.
Некоторое время они продолжали идти молча. С деревьев над их головами доносилось исступленное птичье чириканье. В точности как он помнил. Группки людей в черном казались кляксами на фоне пыльной дороги.
— Как тут вообще идут дела? — спросил он.
— Ужасно. — Это прозвучало, будто окончательный вердикт. Пауза. Гретчен постучала по губам нервным движением бывшего курильщика. — Уж казалось бы, хуже некуда. Все трясутся из-за денег и из-за засухи. Потом произошло вот это с Люком и его семьей, и это так плохо, Аарон. Так плохо. Это в воздухе висит. Все мы тут ходим, как зомби. Никто не знает, что делать, что говорить. Следим друг за другом. Пытаемся сообразить, кто сломается следующим.
— Господи.
— Да. Ты себе даже не представляешь.
— Вы с Люком все еще близко общались?
Гретчен помедлила с ответом. Сжала губы.
— Нет. Много лет уже. Не так, как когда мы были все вчетвером.
Фальк вернулся мыслями к фотографии. Люк, Гретчен, он сам. И Элли Дикон, с ее длинными черными волосами. Как же они дружили. Тесно, как бывает только в те годы, когда веришь, что друзья даны тебе судьбой и ничто никогда вас не разлучит.
— Но вы-то с ним оставались на связи? — спросила Гретчен.
— То да, то нет. — Это, по крайней мере, было правдой. — Встречались время от времени за пивом, когда он бывал в Мельбурне, ну, в этом роде. Времени свободного становилось все меньше, понимаешь? У него семья, у меня — работа.
