Отвернувшись, Джонни достал пачку сигарет и, сам толком не зная почему, положил ее на складной стол вместе с коробком спичек.
— Никаких спичек! — рявкнул Мертон Избел.
Джонни зажег сигарету и поместил ее между губами заключенного. Ковальчик отпрянул, потом жадно затянулся и вскоре начал говорить.
Он подошел к кухонной двери старой леди спустя несколько минут после того, как его прогнала «другая леди», и постучал. Фанни Эдамс открыла дверь, и Ковальчик попросил что-нибудь поесть. Старая леди сказала, что не кормит нищих, но если он согласен отработать еду, она хорошо его накормит. Ковальчик согласился. Тогда тетушка Фанни велела ему идти в амбар, где лежат поленья и топор, и расколоть каждое полено на четыре части, так как они слишком тяжелы для нее, да и горят четвертинки лучше. Ковальчик пошел в амбар, нашел топор, потом обогнул амбар и прошел через открытую пристройку туда, где лежали поленья, и принялся за работу. За прошедшие три года он часто колол дрова, скитаясь от одной фермы к другой, и приобрел изрядный опыт. Это заняло всего несколько минут…
— Сколько поленьев вы раскололи? — прервал его Джонни.
— Шесть, — ответил заключенный.
— Каждое на четыре части?
— Да.
— И на это ушло всего несколько минут?
— Моя работать быстро.
— Сколько именно минут, Ковальчик?
Заключенный пожал плечами. Он сказал, что не умеет считать минуты, но помнит, что, когда расколол последнее полено, начался дождь.
— В два часа, — пробормотал судья Шинн.
Ковальчик аккуратно сложил дрова штабелем в пристройке под навесом, отнес топор в амбар и побежал к дому. Тетушка Фанни заставила его вытереть ноги о циновку, прежде чем позволила войти.
Старая леди показалась ему очень странной. Сначала она отказалась кормить его, пока он не отработает еду, потом поручила ему колоть дрова — в июле! — а после этого не только поставила перед ним на кухонном столе вареный окорок, картофельный салат, кусок пирога с вишнями и кувшин молока, но, пока он ел, достала с верхней полки шкафа банку с деньгами и дала ему пятьдесят центов. Потом она вернула банку назад и вышла в другую комнату, оставив его одного в кухне.
Ковальчик едва не подавился едой — искушение было слишком велико. Он понимал, что это не оправдание, но у него в карманах было пусто, а старуха вроде бы купалась в деньгах. Если он намеревался получить работу на кожевенной фабрике в Кадбери, то ему нужны были деньги, чтобы прилично одеться и найти достойное жилище, а не спать в амбаре на сене, как скотина. Оставив на тарелке половину окорока и не притронувшись к пирогу и молоку, Ковальчик на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее. Старая леди стояла в соседней комнате спиной к нему и что-то рисовала на холсте. Тогда он закрыл дверь, достал банку, вынул из нее все бумажные деньги, выбежал из дома и быстро зашагал по дороге в Кадбери, сжимая украденные деньги в кармане. Только один раз Ковальчик зашел под дождем за куст, завернул деньги в носовой платок, привязал их к отрезку веревки, который был у него в саквояже, а веревку обмотал вокруг себя под одеждой.
Ковальчик заявил, что больше ничего не знает о старой леди. Конечно, он поступил плохо, украв ее деньги, и должен быть за это наказан. Но он оставил ее живой и невредимой у холста в комнате рядом с кухней. Он не убивал ее и вообще не мог никого убить — слишком много убийств ему пришлось видеть за свою жизнь. Его тошнит от крови. Перекрестившись, Ковальчик поклялся Матерью Божьей, что не тронул и волоска на голове у старой леди — только ее деньги…
Судья Шинн смотрел на Джонни, словно спрашивая: «Теперь, выслушав его, ты по-прежнему уверен, что он убил тетушку Фанни?»
Заключенный снова лежал на койке с безучастным видом. Вероятно, он не рассчитывал, что ему поверят, и рассказал свою историю, только подчиняясь требованию.
Ковальчик закрыл глаза.
Джонни молча стоял над ним. Он был озадачен. За время службы в армейской разведке ему не раз приходилось допрашивать людей, и он научился различать даже слабый аромат лжи. Но насчет этого человека Джонни не был уверен. По всем физическим и психологическим признакам Джозеф Ковальчик говорил правду. Но в его рассказе были серьезные несоответствия.
