Лекция Маркуса всех словно заворожила, да и мы сами оказались в нее вовлечены. Так или иначе, каждый из нас испытал на себе те чувства, которые Маркус обходил стороной. Мы грустили, волновались, сердились и тревожились. Где же в этой тираде осведомленного эрудита таились его собственные эмоции? Он вовсе не важничал, и в его интеллектуализации не было ни жестокости, ни пренебрежения, даже по отношению к Трише. Вот только создавалось такое впечатление, что он не мог полностью осмыслить сложившуюся ситуацию. Маркус отказывал в поддержке и себе, и Трише. Вместо того чтобы разобраться со своей неудачей и страхом жены, опасавшейся, что супруг умрет от ожирения, он прибегнул к привычным способам. Он решил свести на нет все чувства, взбудораженные в прошлом, в особенности если речь заходила о его поражении.
Триша попросила нас побеседовать с ними после собрания. Ее глубоко печалила смерть отца, и потому она отчаянно нуждалась в психологической поддержке Маркуса. Она чувствовала себя очень одинокой, однако была удивлена тому, что оказалась такой нетерпимой по отношению к мужу. То, что все эти годы она безоговорочно принимала и чем иногда даже восхищалась — его спокойная, безучастная манера поведения — теперь беспокоило ее: Триша как никогда ощущала свое одиночество, а временами ей даже хотелось наброситься на Маркуса.
Мы предположили, что интеллектуализация долгие годы была излюбленным «наркотиком» Маркуса. Именно Триша рассказала нам о неудачах и лишениях мужа — о его футбольной карьере и стипендии, о его некогда здоровом, подтянутом теле и о его отце. Маркус присоединился к беседе, излагая информацию, связанную с этими неприятными событиями. Но даже в тот день, когда он заново пережил мучительное прошлое, было очевидно, что он подошел к нему с позиции интеллекта, скупясь на чувства. Мы поняли: чем сильнее Маркус ощущает свою слабость и беспомощность, тем больше его разум цепляется за вспомогательный механизм. Его тактика состояла в том, чтобы ухватиться за факты, статистику и данные и избежать чувств, которые следовали за ним по пятам.
Маркус — в действительности, отличный малый — был тронут слезами Триши. Ему хотелось как-то отблагодарить ее, вот только он понятия не имел, как это сделать. Он признал, что всегда так себя вел и гордился тем, что может со всем справиться. Однако из-за своей интеллектуализации он не только потерял себя, но и отдалился от самого близкого человека.
Мы поддержали Маркуса, рассказав ему о том, что каждый из нас пользуется «защитниками сердца», чтобы оградиться от чувств, приводящих в глубокое отчаяние. Но, оберегая нас, они также мешают нам наладить отношения с теми, кто так много для нас значит. Мы предложили Маркусу ослабить влияние своего «защитника», однако обратили его внимание на то, что не стоит лишаться его полностью. Это мы сделали потому, что нам кое-что известно о таких «философах».
Люди, погрязшие в интеллектуализации, огораживают себя от чувств, причем даже в большей степени, нежели те, кто пользуется другими защитниками. Им настолько сильно удается заглушить звуки сердца, что чувства практически перестают выплескиваться наружу. А чтобы пробудить их, нужно действовать медленно и осторожно. Мы отправили Маркуса домой, поручив ему выполнить упражнение. Если бы в ходе работы над ним Маркусу захотелось чем-то поделиться с Тришей, в этом не было бы ничего страшного, хотя это упражнение предназначено строго для самостоятельного выполнения. Мы были уверены, что «мозговой штурм», предложенный нами Маркусу, немедленно ослабит воздействие его «защитника» и окажет положительное влияние на то, как Маркус реагирует на потребности Триши. Мы понимали, что, в конечном счете, это непременно поможет ему улучшить собственную жизнь.
Работа этого «защитника сердца» заключается в удалении эмоций из эмоционального опыта. Способность разубедить себя в существовании неприятной, доставляющей беспокойство проблемы — это метод блокирования того, с чем бессознательному тяжело иметь дело.
