— А я тебе разве указывал? — Рус хитро прищурился.
— Да! Ой, нет… но намекал! Лето здесь короткое! Видите ли…. Все, не хочу здесь жить, пошли отсюда, — сказала, стараясь спрятать за капризным тоном давно сдерживаемое расстройство.
— Идем, любимая — все для тебя! — произнес он, торжественно разводя руки, и продолжил деланно-безразличным тоном, — рожай, когда тебе вздумается, можешь даже не от меня….
— Идем, — Гелиния уже потянулась к нему, когда до неё дошел смысл его слов, — что… что ты сказал, повтори! — последнее слово почти прорычала и маска надменности слетела с её лица.
Прищурилась, дунула, сбивая с глаза упавшую прядь, и бросилась на мужа с кулаками. Причем старалась делать так, как и он и Леон и Максад её учили: бить в уязвимые места, уклоняться, использовать инерцию более тяжелого мужского тела. Конечно, лучше сбежать от неравной схватки, но не от родного же мужа?
Вскоре он, поверженный, лежал на спине, она — растрепанная, уставшая, разгоряченная схваткой — сидела на нем и била кулачками по его груди:
— Ты дож-дешь-ся, ро-жу не от те-бя, — каждый слог сопровождала ударом, но глаза, до этого горящие праведным гневом, больше не метали молнии.
Рус заметил, что запал у жены пропал, и держалась она исключительно на упрямстве. Не обращая внимания на легкое, больше капризное сопротивление, притянул к себе, поцеловал и зашептал в самое ухо:
— Успокойся, Солнышко! Не казни себя. Я все понимаю, надо доучиться — во время беременности расширять каналы опасно. Честное слово, я подожду.
Гелиния лежала на Русе, с трудом сдерживая слезы:
«Он прав, он всегда прав! Величайшая[6], ну почему так несправедливо! Всегда хотела быть свободной, а теперь безумно хочу ребенка! От него, от моего Русчика!», — а во время этих мыслей говорила:
— Пошли отсюда в самом деле. К людям, во дворец. А то разревусь. Не хочу предстать перед Эрланом страшилищем.
Эрлан Первый облюбовал себе покои в древнем крыле замка, на примере убиенного Гросса Пятого убедившись в пользе старых добрых подземных ходов. Тем более Звездные тропы так и не создавались.
Рус с Гелинией вышли из «ямы» перед старой спальней Гросса, то есть в новом крыле. Других координат в царском дворце Рус просто не знал, не удосужился снять в свое время. Их встретила невозмутимая пара скучающих гвардейцев, узнала и со всем уважением проводила в другое крыло замка.
Гелиния удивленно озиралась по стенам. Кругом — изображение батальных сцен. Отдельными полотнами висели многочисленные портреты этрусков — царей, наследников, военачальников, жен. Часто встречалось изображение единственного бородатого мужчины, всегда смотрящего прямо в глаза требовательно-призывным взором. О нем и прошептала в первую очередь:
— Кто это, Рус?
— Френом, Бог этрусков. Он являлся на землю пять тысяч лет назад, — прошептал ей в ответ, — про остальных не спрашивай, не знаю.
— Нет, у нас лучше, — заключила, через некоторое время, — гораздо красивее и грандиозней, даже в Эолгуле. Ты еще Альдинополя не видел.
— У вас, — выделил это слово, — вычурней, а не красивей. Тут уютней и, согласись, будто сама история смотрит. И теперь это у нас, а не у вас, привыкай.
Гелиния тихо фыркнула, обозначая свое несогласие, но прошептала противоположное:
— У нас, милый. Я привыкну. Не такие уж они и варвары, только чуть-чуть отстают.
На это фыркнул Рус, но дальше спорить не пришлось — пришли. Гвардейцы какими-то хитрыми путями, проходя только пустыми коридорами, привели путников в комнату без окон, освещенную маслеными светильниками, и единственной, кроме той, в которую зашли, ничем непримечательной дверью.
— Князь Рус Четвертый, княгиня…
— Гелиния, — подсказала девушка.
— Подождите здесь, — один из гвардейцев показал на лавку вдоль одной стены, — царь выйдет, как только освободится. Это недолго, уверяю вас… — хотел добавить еще что-то, но промолчал. Впрочем, по тщательно отводимому восторженному взгляду и так понятно: «Сын Френома прибыл! А то и сам Бог, кто его знает».
Во время речи первого этруска, второй незаметно скрылся за дверью, открывшейся — закрывшейся абсолютно бесшумно. Поспешил доложить. Эрлан сорвется хоть с госсовета, хоть с любимой жены — к прорицательнице не ходи! Только эта таинственность…
