Ему захотелось увидеть девушку, но он, конечно, не стал разыскивать ее по лабораториям. Для чего? Он просто вспомнил вчерашний вечер, вспомнил, как ей вчера хотелось танцевать. Вчера он мог познакомиться с Галей естественно. И она была бы рада, он это чувствовал. А сегодня она так же естественно может и не захотеть видеть его.
Он не влюбился в нее, нет. Просто он долго не замечал других женщин. А теперь он подумал, что, может, это будет началом его выздоровления. Что бы ни случилось, жить все-таки стоит… Все дело, однако, было в том, что он не хотел выздоравливать, не хотел, чтобы к нему вернулось серое, мучительно однообразное, если вдуматься, настроение.
Рядом остановился Анатолий, проследил направление взгляда Александра и сказал:
— Хороша! Я видел ее. Работает в лаборатории. Тебе нравится?
— Ради бога! — остановил его Александр. — Ничего не хочу про нее знать. Понял?
— Понимаю, — сказал Данилов и тихонько кашлянул.
Это означало, что он принял решение помочь своему товарищу. Он всегда и всем любил помогать, даже если эта помощь от него не требовалась. И теперь он мог вот здесь же в коридоре, хотя Галя ему тоже явно нравилась, познакомить Сашку с ней и тихонько уйти, оставив их вдвоем. И тогда Григорьев не знал бы, что ему с ней делать, о чем говорить. Поэтому он предупредил, чуть резковато, но искренне:
— Толька? Учти, что я просто подошел и посмотрел, Мне нравится совершенно другая женщина.
Данилов понимающе кивнул, но не поверил.
Комиссия наконец собралась, и их пригласили в кабинет начальника Громова.
Григорьев шел рядом с Бакланским и неожиданно для самого себя спросил:
— Виктор Иванович, а почему вы все-таки взяли на защиту меня, а не Соснихина или Бурлева?
Бакланский вздрогнул и удивленно посмотрел на Григорьева, потом, как ни в чем ни бывало, спокойно сказал:
— Ты нашел очень подходящее место, чтобы задавать ненужные вопросы… Тебе ведь хотелось поехать в Марград? Вот ты и в Марграде. А Соснихин и Бурлев и так часто ездят по командировкам. Доволен ответом?
— Доволен, — ответил Григорьев. Он понимал, что Бакланский говорит неправду, но выяснять сейчас что-либо было действительно не место.
— А почему у тебя возник такой вопрос? — спросил Бакланский.
Все уже рассаживались за огромный стол.
— Звонил мне… спрашивал, почему я здесь оказался…
— Кто звонил? — теперь Бакланский был по-настоящему заинтригован. Когда звонил?
— Да так… ерунда какая-то.
— Когда звонил?
— Вчера. В гостиницу.
— Ты говорил кому-нибудь, в каком номере гостиницы остановился?
— Нет, конечно. У меня и знакомых-то здесь нет…
— А голос? Голос хоть немного знакомый?
— Голос очень знакомый. Я пытался вспомнить, ничего не получается. Мистика какая-то.
— Он назвал себя?
— Да, сегодня утром.
— Так он и сегодня звонил тебе. Кто же он?
— Назвался Александром Григорьевым.
— Однофамилец? Странно, странно. Может, родственник? Хотя все равно это ничего не объясняет.
— Таких родственников у меня нет… Собственно, звонил не он, а я сам.
— Час от часу не легче. Кому и зачем ты звонил? Накануне зашиты!
— Я звонил по собственному номеру.
Бакланский сразу обиделся:
— И у тебя шуточки в стиле Соснихина. Помощнички!
Соснихина он терпеть не мог за его неиссякаемый юмор.
— Я на самом деле звонил по собственному номеру Не верите? Приезжайте ко мне в гостиницу!
— Глупости, ерунда. Собственный номер всегда занят. Когда ты поднимаешь трубку, номер уже занят Господи, ну что за глупости приходят людям в голову! Тут о другом должна голова болеть. Тема, наше СКБ, люди…
— Вот она у меня и начала болеть. Причем не здесь, а еще в Усть-Манске.
— Смотри, Григорьев. Всякие выходки здесь неуместны.
Настроение Виктора Ивановича мгновенно стало тоскливым-тоскливым. Но он взял себя в руки. Он умел это делать.
