— Ну, да — в некотором смысле. То есть, я хочу сказать — я мог исходить только из того, что мне сообщили.
— Ну, конечно, — с сочувствием заметил я, — если бы вы знали, что речь идет об убийстве и вам придется давать показания в суде, вы бы стали настаивать на более строгом соблюдении правил проведения тестов, не так ли?
— Да, — подтвердил Лоулор, — именно так.
Я решил остановиться.
Время подходило к утреннему перерыву. Я еще ни слова не сказал о графиках Лоулора, а между тем мне до смерти хотелось бы взглянуть на них.
— Кстати, мистер Лоулор, — сказал я, — у вас с собой эти графики, или что вы там составили по тестам, которые проводили с подсудимым в связи с делом об исчезновении?
Лоулор достал две полиграммы.
В 11.30, после полуторачасового перекрестного допроса, судья Дьюинг объявил перерыв. У меня было 15 минут на то, чтобы посмотреть графики и список вопросов, которые задавались Эджерли.
При внимательном взгляде на графики становилось ясно, что Эджерли имел основания для жалоб. Данные были слишком неубедительны, чтобы экспертиза могла давать какие-либо заключения.
После перерыва мы с Лоулором обсудили принципы тестирования и устройство трехкомпонентного полиграфа. Лоулор использовал прибор для измерения давления и пневмограф, но не гальванометр. Дело в том, что в полиграфах первых выпусков его не было и некоторые специалисты сомневались в целесообразности его применения. Но я отнюдь не собирался сообщать об этом.
— Итак, вы сказали, мистер Лоулор, что в вашей машине три самописца?
Лоулор слегка смутился.
— Да, — ответил он, — три.
— И, когда вы учились в Килеровской школе, вас обучали пользоваться всеми тремя?
— Да.
— Я обратил внимание, что при тестировании обвиняемого вы предпочли не использовать гальванометр, принцип действия которого вы изложили ранее. Это так?
— Да, я им не воспользовался.
— Объясните присяжным, почему.
Я рисковал. Обычно ведущий перекрестный допрос избегает вопросов «что», «где», «когда», «как» и «почему», любой из которых дает свидетелю, особенно эксперту, слишком большие возможности. Но я чувствовал, что Лоулор не сумеет выбраться из того угла, в который я загнал его.
— Я считаю, — сказал он, — что гальванометр мало что дает для теста и даже может внести в него путаницу. По надежности его нельзя сравнить с двумя другими компонентами, и я не люблю полагаться на его данные.
— Но вас обучали им пользоваться?
— Да.
— Правильно ли я понял, мистер Лоулор, причиной, по которой вы отказываетесь от ГКР, является опасение, что вы не сможете достаточно компетентно расшифровать результаты исследования? Что вы их не понимаете?
— Ничего подобного! Я прекрасно в этом разбираюсь.
Я повернулся к графикам, которые приколол на школьную доску, поставленную возле места для дачи свидетельских показаний так, чтобы было видно присяжным. Ничто не раздражает присяжных больше, чем адвокат, пространно обсуждающий фотографию или документ, который они не могут увидеть.
Я попросил Лоулора указать на графиках те места, где, по его мнению, Эджерли не говорил правду об исчезновении своей жены. Он указал несколько.
— Вы не сомневаетесь, мистер Лоулор, что обвиняемого зовут Джордж?
— Нет… у меня нет оснований сомневаться.
— Вы можете указать на графике то место, когда вы задали ему вопрос: «Вас зовут Джордж?»
Лоулор взял указку и исполнил мою просьбу.
— Я вижу, что, когда вы задали этот вопрос, у обвиняемого отмечен подъем давления, — продолжал я. — Вы полагаете, он сказал неправду?
— Нет, — ответил Лоулор, — я не считаю, что это означает обман.
— Но ведь ваш график показывает, что давление поднялось.
— Да, оно несколько поднялось, но это не обязательно связано с обманом.
— Могло ли быть причиной этого его, так сказать, плохое самочувствие?
— Да, вполне может быть.
— Если быть беспристрастным, нельзя ли предположить, что то же самое плохое самочувствие могло послужить причиной и других аналогичных реакций, которые мы видим на обоих графиках?
Лоулор был загнан в угол. Слово «беспристрастным» задевало его честь эксперта.
— Можно, — признал он, — но я считаю, что есть разница между ответами на разные вопросы…
