Через несколько минут Фридзам, связанный, с кляпом во рту, уже лежал на полу машины, быстро мчавшейся в ночь, в неизвестность.
В воскресенье вечером в отель на Колинз-авеню к Эверсу приехал Юджин Диринг.
- С чем могу поздравить, Юджин?
- С полным провалом, старина.
- Вот как?!
- Мисс Флора отказала в совершенно категорической форме. С двенадцати ночи, то есть с момента ареста Фридзама, с нею все время истерика. Она прерывает ее только для того, чтобы попудриться. - Диринг попробовал саркастически улыбнуться, но это у него явно не получилось. - Кстати, Майкл, как вы все это устроили с Фридзамом?
- Вы слышали о деле Эрскина Тодта?
- Это научный сотрудник какого-то университета, которого обвиняют в атомном шпионаже?
- Вот, вот. У него нашли тонкие латунные таблички с выбитыми на них непонятными формулами. Мне, как физику, пришлось консультировать кое-кого по части этих формул.
- Какое это имеет отношение к Фридзаму?
- Непосредственное. Такие таблички обнаружены у Фридзама.
- У Фридзама?! - удивился Диринг.
- Да, очевидно, через него Тодт передавал сведения кому следует, усмехнулся Эверс.
- Чепуха какая-то, Майкл! - Диринг пристально посмотрел на улыбающегося Эверса. - Странно немного. Так, значит, говорите, консультировали? Думаю, здесь не обошлось без вашего Клифтона.
- Вы имеете что-нибудь против?
- Да как вам сказать…
К станции железной дороги Никитин подбежал уже почти совсем обессиленный. Мертвенно бледный, в изорванной и перепачканной одежде, со спутанными волосами и безумно блуждающими глазами он был страшен.
Его задержали на перроне.
В линейном отделении милиции он все еще продолжал кричать, умоляя спасти его от преследователя, старался забиться в угол, укрыть голову, пугливо озирался и вздрагивал.
На утро Никитин был отправлен в психиатрическую клинику.
Титов не мог считать выполненной поставленную перед ним задачу. Его приборы помогли в какой-то мере разобраться в запутанном деле, но до разрешения задачи было еще далеко. Все больше возрастала настороженность, все отчетливее становилось тревожное подозрение и уже не оставалось сомнений, что поведение Никитина как-то связано с преступлением.
Из московской клиники, куда попал Никитин, сообщили о тяжелой форме шизофрении, осложненной перенесенной ранее контузией. Никитин лежал в отделении доктора Пылаева. Его решили лечить радиосном.
Этот совсем недавно разработанный метод лечения уже давал блестящие результаты. Десятки больных, поступивших в клинику с диагнозом - тяжелая форма шизофрении, излечивались радиосном и возвращались к нормальной жизни.
Оставалась надежда, что Никитина вылечат в клинике Пылаева и тогда можно будет получить показания, но для этого требовалось время. Пока у Титова ничего не было в руках, кроме блокнота.
Много часов напряженного труда затратили Титов и капитан Бобров, стремясь разгадать тайну маленького блокнота.
Блокнот излучает! При помощи самой совершенной аппаратуры установили, что он излучает таким же образом, как и совершенно секретный сплав БФВ, которым выстланы индикаторы Зорина. Чем это объяснить? Почему листочки, вырванные Никитиным для письма Жене, излучали? Почему бумага стала радиоактивной? Ответ мог быть только один - блокнот когда-то соприкасался с активным сплавом БФВ. Тонкие листочки этого сплава, обычно изготовляемые для индикаторов, могли попасть в блокнот, некоторое время пролежать в нем, и с тех пор листки книжки приобрели способность излучать. Чтобы проверить эту догадку, Бобров взял блокнот, - подобный тому, какой был у Никитина, вложил в него листочек сплава БФВ и, продержав его там в течение часа, вынул. Блокнот стал излучать точно таким же образом, как и изъятый у Никитина. Это тотчас было отмечено чувствительными приборами Зорина.
Сомнений не оставалось - в блокноте Никитина когда-то лежал листочек активного сплава.
Зачем?
Зачем понадобилось Никитину вкладывать в блокнот листочек сплава, который должен был храниться в особых сейфах или лишь в течение самого непродолжительного времени пребывать на лабораторных столах при монтаже приборов? Этот вопрос оставался неразрешенным.
