Зорин нашел, что это стоит сделать, и распорядился вызвать к себе Никитина.
Капитан Бобров вышел из кабинета спустя несколько минут появился Никитин.
- Я поставил здесь опыт, - указал академик на смонтированные на лабораторном столе приборы, - но не имею сейчас возможности делать записи. Попрошу вас помочь мне. У вас есть с собой какая-нибудь записная книжечка, блокнот или что-нибудь в этом роде?
- Да, Викентий Александрович, - Никитин пощупал боковой карман, блокнот при мне.
- Вот и хорошо. Расчертите в нем таблички и через каждые две минуты записывайте показания. Отмечайте в них время, температуру в зоне прорастания и показания прибора.
Никитин сел к лабораторному столу, вынул свой блокнот, аккуратно разграфил таблички и, внимательно наблюдая за показаниями приборов, начал записи. Зорин устроился за столом напротив, приготовляя препараты для следующего опыта. Титов сидел у письменного стола, углубившись в объемистый том отчетов института.
Минут через десять зазвонил телефон.
- Да, Зорин слушает… В наладочном? Хорошо. Я сейчас пришлю. - Зорин положил трубку и обратился к Никитину. - Вам придется оторваться от записей. Ничего не поделаешь, - нужно срочно пройти в наладочный и проверить установку второго магнетрона.
- А опыт как же? Опыт прервать, Викентий Александрович? - спросил Никитин, указывая на приборы.
- Нет, нет, опыт прерывать нельзя, я отложу пока препараты и буду сам вести записи. Оставьте мне, пожалуйста, ваш блокнотик.
Никитин вышел, и Титов быстро подошел к щитку с сигнальными лампочками от приборов 24-16.
- Так, мы послали его в наладочный зал? Хорошо, значит, прежде чем попасть туда, он должен пройти через лабораторию номер три. Верно?
- Да. В наладочный зал можно пройти и через двор, но не думаю, чтобы он обходил кругом.
- Интересно. - Титов взглянул на часы. - Сейчас он уже должен быть в третьей лаборатории, а там установлен наш прибор. Посмотрим.
- Думаю, что он уже успел пройти туда.
- Смотрите, сигналов нет, как это было раньше, когда Никитин входил в лабораторию.
- Теперь он уже, пожалуй, в наладочном.
Позвонили в наладочный зал, и оттуда ответили, что Никитин там и приступил к проверке установки.
На щитке сигналов из наладочного не было.
Титов взял в руки блокнот, оставленный Никитиным, и стал его внимательно рассматривать.
- Значит, предположение правильное - все дело в этой книжице.
Титов позвонил Боброву и пригласил его в кабинет. Загадочный блокнот снова подвергся испытаниям. Как только его подносили к прибору, стрелка начинала беспокойно прыгать. Блокнот радиоактивен - это было ясно. Листки, на которых Никитин писал письмо Жене, тоже радиоактивны. Но почему блокнот стал радиоактивным? В чем виноват Никитин? Проверка явилась лишь первым шагом к разрешению этого вопроса.
Листая блокнот, капитан заметил, как из него выпало что-то маленькое, темное. Он нагнулся и поднял с пола засушенную, почти совсем почерневшую фиалку.
Прошла неделя со дня памятной встречи в лесу. После вечера у Резниченко Лене ни разу не пришлось повидать Михаила, но с Сергеем она встречалась почти каждый день. Сергей со дня на день ждал решения комиссии о своем проекте и уже не мог говорить ни о чем другом, как о том времени, когда он, наконец, будет в Москве, когда сможет, как однажды выразился, «зажить». Слово это врезалось в самое сердце, и, кажется, оно, это маленькое слово, решило все.
Отпуск подходил к концу. Вот еще два дня и… ехать или остаться здесь, с Сергеем? Даже подумать тяжело, что больше не будет видеть его, не будет с ним и все же с каждым днем становилось яснее - не выйдет ничего у них с Сергеем. Все дальше и дальше он уходил от нее и становился все более непонятным, чужим.
- Я завтра еду, Сережа, - сказала она, и вдруг сразу стало легче. Так трудно было принять решение, а когда внезапно, сами собой вылетели эти слова, почувствовала, что именно так надо.
- Едешь? Куда?
- Домой, в Славино.
- Что, агитация Михаила повлияла?
В первый раз Сергей предстал перед нею в таком отвратительном виде, в первый раз подумала, что вот он весь здесь - своевольный, раздражительный и очень, несправедливый. Да, да, несправедливый. До слез стало горько от сознания, что он может подумать такое, может…
